У юного Бревалаэра под мантией приталенные пиджаки, из-под которых застенчиво выглядывает до голубизны белая рубашка с накрахмаленными рукавами, и до невозможности строгие брюки. У юного Бревалаэра черная полоска рта, и губы сжаты настолько плотно, что их даже не видно, и из них почти никогда не вырывается ни звука - он всё делает молча и сосредоточенно, хмурясь, с любою вещью справляясь так неотвратимо и прямолинейно, словно бьёт молотом по наковальне. Он ухитряется смотреть с презрением и ненавистью, не нуждающимися в словесном дополнении, или с таким хладнокровным покоем и отстранением, что это ещё хуже. Часто Бревалаэр смотрит на людей и вещи так, будто бы сквозь них, будто бы их не существует. Но при этом мимика у него всё-таки крайне живая, это невероятно, но если не бросать на него взгляды несколько раз за день, а действительно понаблюдать какое-то время, то можно заметить, что его лицо то кривится, то расходится длинный рот в подобии оскала, то лишь слегка приподнимаются его уголки, не переходя грани лишь тени улыбки, как то щурятся глаза, то приподнимаются мефистофельские брови. Вот только Брев не любит, когда за ним наблюдают, а так как подойти и вежливо спросить, в чём же дело, у него обычно не поворачивается язык, вдруг отсыхая, то куда легче сразу ударить. Поэтому даже при своём виде, не на грани тщедушного, но полной аристократического лоска и пританцовывающего на границе с женственностью, Дюбуа ухитряется выглядеть грозно. Его душа будто куда большее и чернее, чем тело, и его аура заставляет не подходить близко даже самых отчаянных - или, по крайней мере, сам Бревалаэр проговаривает себе эту мантру ночами, когда уже спит сосед, одновременно желая оттолкнуть людей как можно дальше, ощущая к ним неприязнь - и не будучи против каких-нибудь... например, друзей. Он не понимает, где в своей жизни свернул не туда, откуда эти проблемы с речью, чисто психологические - очередной волшебный доктор качает головой, объясняя, что причина не физиологическая, хотя это и так понятно, и предлагая какие-нибудь травы и зелья, развязывающий язык, но их действие так эфемерно, мама волнуется, что если её бедный сын будет пить их часто, то у него совершенно пропадет мотивация хотя бы пытаться раскрепоститься. Но разве же это проблемы? Воронёнок сдерживает порывы оскалиться на собственную мать и дёрнуть плечом, высвобождаясь из её крепкой хватки, не желая объяснять ей причины и страдая от подобной, как ему кажется, гиперопеки. Хотя - это смешно. Занимайся она его духовным воспитанием лучше, интересуйся успехами сына не с точки зрения "не опозоримся ли мы перед Бретанью", может, всё было бы иначе. Но Дюбуа не жаль. За годы учёбы в Хогвартсе он уже успел стать визитной карточкой самого себя, и обычно ничего больше, чем ответы на уроках, от него и не просят. А там все комплексы или проблемы просто исчезают, ведь ничего легче повторить слово в слово текст, который зубрил всю ночь до этого. Вот только любой вопрос творческий ставит Бревалаэра в ступор... Несколько раз он не мог попасть в гостиную своего же факультета. Лишь несколько, за все года учёбы - это подвиг. Ответ часто может загореться в голове - но так и не сорваться с губ. Только это не повод для жалости - скорее, для издевательской насмешки, за которую он сломает нос, и так всем будет спокойнее.
Вот только собственный сосед над ним не смеётся. Или делает это как-то настолько вызывающе, что становится глупым вестись на провокации. У соседа такая внешность, что по сравнению с ним Бревалаэр смотрится максимально выгодно и мужественно, несмотря на то, что у него самого из черт ещё окончательно не исчез призрак детскости, и они местами достаточно тонки и плавны. Трогать его попросту жалко, но о том, что трогать соседа так желание почему-то еще ни разу не возникло, Брев старается не думать. А об ином характере прикосновений... Гомосексуализм порицается, пусть и не открыто, но по углам-закуткам. Воронёнка шкафоподобные слизеринцы из команды года два назад заперли в раздевалке наедине с собой и предлагали поравзлечься, а на следующий матч один из них не вышел на поле, кукуя в больничном крыле Хогвартса, какая же беда. Он мог дать отпор кому угодно, не раскрывая рта, но он не знает, что будет делать в противном случае, если придётся давать не отпор. А просвещаться, читая романы и пособия - такое себе дело.
Соседа зовут Фрэнсис Фэй. У Бревалаэра от этого имени разъезжаются уголки рта, знавал он неких Фэев, очень-очень-очень давно "тусовавшихся", если по-модному, на его стороне Бретани. О том, что это чучело может быть их родней, настолько дальней, что следующими по списку пойдут библейско-маггловские Адам и Ева, он старался не думать. И вообще старался не думать о Фрэнсисе Фэе, но это было невозможно, когда стоит поднять взгляд чуть выше, над кромкой книги... Он не сводил спокойного взгляда, похожего на ушат ледяной воды при этом, даже когда встречал чужой, потому что играть в кокетку и поспешно делать вид, что вообще не заметил, что сосед в комнате, было привилегией, собственно, соседа. Но иногда Бреваль действительно не замечал, он читал и погружался в книги так глубоко, что разум сдержать можно было, а тело, по-инстинктивному вздрагивающее, когда в полутьме по ту сторону кровати что-то падало - нет. Мама говорила не читать при плохом освещении, потеряется зрение, но зрение у Дюбуа-младшего оставалось птичьим, и даже не куриным, а вороньим, потому что так называемый corvus corax - его птица, и это - его факультет. Но моменты заставания врасплох он не любит.
Поэтому сейчас, когда Фрэнсис вошёл в спальню, то Бревалаэр слегка напрягся, отмечая про себя его присутствие, скользнул по соседу ничего не выражающим взглядом, но сегодня улизнуть обратно в мир книг не получилось. Было попросту скучно, и хотелось больше курить, чем читать. Курил Дюбуа крайне редко, ведь плохая наследственность будет у детей, а его к детям готовили чуть ли не сызмальства, надо ведь продолжать древний магический род, да и негде в Хогвартсе особо, но желание было навязчивым и вызывало призрачный привкус никотина во рту. Поэтому, борясь со страстью сделать призрачное настоящим, Брев разомкнул чёрную полоску рта, и оказалось, что губы у него всё-таки есть, розоватые и наверняка мягкие, и произнёс, чуть хмуря брови:
- И где же ты прошлялся почти весь день? Нас не выпускали за пределы школы. - Фраза звучала хрипло, отдавала типичным вороным "кро-кро", или что за звук там издают эти птицы, однако голос Дюбуа бывал и другим, переливчатым и мелодичным. Но только не сейчас, не для этого случая, когда это было первыми его оброненными словами с самого утра. К тому, что даже на приветствия Дюбуа отвечает кивком, все уже успели привыкнуть. Его было не исправить - или никто не хотел?
Взгляд у Брева был настороженным и оценивающим, будто он заранее готовился к тому, что придётся достать палочку и боем ответить за довольно дерзкий и непрошеный интерес, и дело было не в (ха-ха, даже звучит инородно) собеседнике, а в собственных ощущениях воронёнка. Но вместо каких-либо действий он продолжал полулежать на своей кровати, держа книгу за переплёт, при этом даже на напрягая пальцы. Он внешне спокоен и плавен, всё напряжение - внутри, скользит под бледной, тоже будто бы отдающей голубизной при таком освещении кожей, словно дурацкая присказка о голубых кровях аристократов обрела вдруг жизнь. Однако тишина, длящаяся лишь долю секунды между вопросом и ответом, такая, что похожа на абсолютный вакуум, втянувший в себя все звуки.
[sign]Сделать шаг,
И по-другому никак.
И всё изменить,
Если судьба дает знак.[/sign][status]ну же, сдавайся, пас [/status]
[icon]https://cdn1.savepice.ru/uploads/2018/5/31/3b6c3f962cf04a3e46549c6a2d1344f1-full.jpg[/icon]
Отредактировано Brevalaer Dubois (2018-05-31 00:34:37)
