Пары Зельеварения внушали опасения Фрэнку еще с самого первого курса. Он прекрасно ориентировался в мире растений, угадывая нужное закрытыми глазами, по запаху и отдаче от прикосновений, Травология была их наследственным талантом или призванием, что ли, можно отпустить все высокие планы по ветру и стать травологом по стопам отца, чтобы смеяться, что поколения сменяются, а фамилия напротив названия предмета остается та же самая. Лонгботтом. Можно повторить судьбу дедушки, и теперь - окончательно, пойдя в авроры, туда, где не понадобятся никакие зелья и травы, где самое главное - это знание заклинаний, быстрая реакция и готовность в любой момент отдать свою жизнь на благое дело. Или так было в старые времена, и Фрэнк их не застанет? Он выбирает путь выше и сложнее всего этого. Стать невыразимцем - не загубиться бы в самом начале, еще на стадии отбора в ученики, и минимум треть своего времени уделяет подготовке, хоть и не может оставить свои пристрастия к Травологии. Ровно как и преодолевает очередной курс Зельеварения, как Эверест, потому что невероятно трудно становится там, где надо различные растения перетирать, варить, делать с ними еще Мерлин весть что, при этом добавляя такие ингредиенты, от которых сводит желудок, типа сухих крыльев летучих мышей и тараканов, и ядов, и прочее, прочее. Однако всегда спасало то, что по названию той или иной "травки" Фрэнк зачастую уже угадывал, какой будет эффект от того, что получится в котле. Первые курсы самым частым эффектом у него случался большущий "бдыщ!", после которого приходилось отстирывать мантию вручную, дабы никого не обременять, если сам виноват, а заодно - и чистить все котлы в кабинете в качестве наказания. Радовало, конечно, то, что чаще всего он хотя бы занимался этим не один. А потом удалось выправить свою успеваемость, записаться в кружок, и все вроде бы наладилось. Но все равно требовалась концентрация и внимательность, чтобы ничего не упустить. Фрэнк чуть ли не медитацией занимался перед каждой парой, и частично это было не только из-за сложности предмета, но и из-за практиканта по нему, который иногда появлялся вместо преподавателя. Одна его фамилия вводила в ступор, словно бы прожигая что-то внутри мальчишки, хотя приглядевшись к господину Кэрроу, да и где-то подслушав, что тот заканчивал львиный факультет, Фрэнки немного расслабился. Однако напряжение оставалось. И, может, именно из-за этого внутреннего напряга и сосредоточенного взгляда в собственный котел, Фрэнк и не заметил, какую неприятную шутку устроили несколько однокурсниц своей соседке по комнате, а ведь его котел и котел Гринадин находились относительно рядом, он мог бы... Да ничего он не мог. Фрэнк выдохнул и еще раз прокрутил в уме относительно свежее воспоминание. Хорошо, что Ходж не особо пострадала физически. Плохо, что её жажда возмездия наверняка возымеет последствия. В это, конечно же, сразу вмешался отец, и показания Лонгботтома-младшего разнились со словами тех девчонок, что подстроили этот инцидент - однако получили своё за него все.
И в чем еще наконец решил признаться себе Фрэнки помимо того, что он - круглый дурак, боящийся откровенно глупых вещей - так это то, что Ходж действительно очень ему симпатична. Когда она проходит мимо, сердце его пропускает удар. У неё очаровательная улыбка, и не получалось не уделять ей больше внимания, чем всем остальным. "Лонгбатон" часто вертелся где-то рядом, предлагая помощь по учебе или просто так, обмениваясь шутками, между делом надеясь, что еще одну прелестную улыбку она посвятит именно ему. И именно поэтому, наверное, он и так испугался за Гринадин, однако сразу, когда ситуация разрешилась, не отправился за ней, то ли решив дать ей время побыть с собой - наверняка оно должно понадобиться, чтобы попросту остыть, то ли коря и наказывая себя, что не обратил вовремя внимание на копошение так близко от себя - тогда, быть может, удалось бы избежать всего этого. Однако в любом случае, в какой-то момент он не выдержал, и прервал разговор с отцом, к которому зашел было на чашечку отвара и беседу о том, что времена меняются, и иные змеи сейчас, как ни печально, оказываются приятнее в общении и лояльнее родных львят. Очень скользкие речи, но сейчас же вроде как ценится свобода слова. В любом случае, эта тема еще будет поднята Фрэнки не раз, а пока - пока он заглянул в лазарет, а затем тенью проник в алую гостиную их факультета, и направился прямиком к Гринадин, замерев перед ней, не решаясь без позволения сесть рядом:
- Сильно болит рука? Я принёс мазь. Вот, если хочешь, я помогу. - Он протянул Грин тюбик противоожоговой мази, выглядя спокойно и абсолютно расслабленно, хотя внутри него почему-то чуть ли не бушевал пожар. Они часто соприкасались друг с другом, в большинстве случаев - случайно. Но почему-то именно сейчас это было что-то совсем иное, чем случайно задеть плечом или помочь поднять книги, при этом соприкасаясь ладонями. Возможно, все дело было в том, что только сегодня Фрэнк обозначил словами свои чувства, и очень топорно и неловко сразу же решил в них признаться Ходж, сейчас за беспечным предлогом пытаясь набраться храбрости для того, чтобы высказать их. Ведь неясная тоска прожила в его сердце всё лето, а затем сменилась щемящей радостью, когда он увидел Гринадин впервые после каникул, и рядом с ней становилось сложнее спокойно дышать, сколько бы он ни делал вид, что всё в порядке. Можно зайти в лютые дебри, пытаясь понять, правильно он поступает сейчас или нет, поэтому Лонгботтом-младший решил перестать держать сам себя за горло, и здесь и сейчас просто позволить себе быть тем, кто он есть. Неловким, смущенным...и влюбленным. Хватка, которой он держал сам себя, размыкалась неохотно, будто бы оставляя красные следы где-то внутри. Шептал за спиной кто-то злой, притворившийся им на четвертом курсе при случайной встрече с боггартом, что стоит дать себе слабину - и Грин в ответ на слова о любви даст ему пощечину и сбежит в ужасе. Ощущая, как от этих мыслей чуть ли не потеют ладони, Фрэнк все же решил ситуацию отпустить, решив - будь, что будет.

Фрэнку неловко стоять над Гринадин, может, он мешает ей своей громадиной пастельных тонов - даже мантия кажется недостаточно черной на этом до противного положительном гриффиндорце. Это он сам начинает считать себя противным прямо сейчас, теряясь и вдруг понимая, что не может укрыться от подлых мыслей из теней по углам, нашептывающих о том, что Ходж наверняка предпочитает парней поярче и наглее, таких, что были бы ей под стать, она страстная и горячая - обычно, но сейчас неожиданно почти кроткая, задумчивая, это так необычно, но тоже нравится Фрэнку, и теперь он сам будто бы пламенеет рядом с ней, почти физически чувствуя этот жар в руках. Гринадин снова, кажется, задевает его кончиками пальцев - принимая мазь, но не пользуясь ею. Уже не больно, или решила при нем храбриться? Она... она такая... Наверное, она не хочет казаться при ком-то слабой. И все равно никогда не будет ею, если не захочет, а если вдруг захочет, при этом будучи с ним - пусть только намекнет, и Фрэнки будет носить её на руках, сделает для неё всё, он... Любовь так окрыляет, но он обрывает себе крылья сам, вслушиваясь в зловещий шепот, понимая, что его не существует, и прижимая себя к земле гирями. Сначала рассказать бы Грин о своих чувствах, чтобы она решила, что со всем этим делать. Давать ему от ворот поворот - или нет. Лонгботтом надеется, что нет, но готов, кажется, к абсолютно любому ответу, поэтому плохие мысли в итоге все же в абсолютном бессилии покидают его. А он не сводит взгляда с Гринадин, любуясь ею, и ему кажется, что она - идеал в чистом виде.
- Стоило, поверь. - Кажется, выходит неосторожно и как-то почти грубо, но Фрэнк просто пытается сказать, что она, Гринадин, стоит и куда больших потраченных на неё усилий, однако начинать разговор прямо с этого он боится, не желая её спугнуть. Не то чтобы эту очаровательную лисицу вообще можно спугнуть - но тем не менее. Он уважает право на чужой душевный покой, и уважал бы ещё больше, ни лишись своего. Грин не виновата в этом, и всё же, как в песне поётся? "Потому что нельзя быть красивой такой", а природа и судьба одарили девушку далеко не только красотой. В общем, Фрэнк продолжает стоять истуканом, только вскидывает брови, когда Грин спрашивает почему-то о баллах, хотя причем они. Нет, конечно, хорошо, что она радеет за репутацию их общего факультета, но кажется, это тот случай, когда Фрэнку даже не нужно было кичиться тем, что его отец - декан. Его отец в первую очередь - достойный человек, и воспитал таким сына. Поэтому Лонгботтом-младший только улыбается:
- Не так уж и много. Не знаю, дело в том, что Кэрроу бывший гриффиндорец сам, или просто хороший человек... А хотя, это синонимы. - Хмыкает, понимая, что чуть ли не впервые подумал о практиканте Зельеварения и без тени тревоги, даже с благодарностью, что ли. Не хотелось, чтобы кто-то был наказан за случившееся несправедливо. Однако дальнейшие слова Грин заставляют Фрэнка сбиться с мысли, и этот жест заботы с её стороны, может быть, совсем банальный - о том, свойственно это Гринадин или нет, он старается не думать, - кажется ему невероятно милым, и это так свойственно влюбленным - ходить в розовых, увеличивающих всё то, что касается объекта их мечтаний, очках. Сдержать улыбку, в чем-то польщенную, Фрэнк не может, как бы ни старался. Перебарывая смущение, он одну ладонь запускает в свои светлые космы, и мотает головой:
- Не задело, ни капли. Я рад, что и ты отделалась относительно небольшой травмой. - спустя паузу он всё же решает послушаться, и смущенно садится рядом с Гринадин, да так, что поначалу чуть не садится прямо на тюбик - однако вовремя привстает, слегка смущенно убирая его о другую от Гринадин сторону, а ведь для этого нужно провести рукой над её коленями, очень красивыми наверняка там, под мантией и одеждой... От этих мыслей почти плохеет, и Фрэнк понимает, что больше так не может. Надо признаться. Поэтому он делает тихий вдох, и говорит уже почти уверенно:
- Гринадин, а не хотела бы ты сходить куда-нибудь со мной на эти выходные? Не подумай ничего плохого, и я пойму, если ты занята, просто... Ты нравишься мне. Если честно - давно. Я не знаю, быть может, я не в твоем вкусе, и ты не пойдешь поэтому - приму любой ответ. Просто ты кажешься мне такой прекрасной, что попытаться стоило, в любом случае. - Произносит на одном дыхании, не отводя взгляда, храбрясь и заставляя себя дойти до конца, потому что, ну, наверное, если бы его отец не был храбр, то никогда бы не рискнул начать встречаться, а затем и жениться на его матери, верно? И соответственно, не было бы и самого Фрэнка. Но он есть, влюбленный так сильно впервые в жизни, и испытывающий, должно быть, самое большое потрясение для себя. Такое, что может аукнуться ему через много лет после. Он бы хотел эти много лет, если вдруг Гринадин согласится, если она захочет с ним встречаться, и они поймут, что сходятся, провести с ней. Но даже если сейчас это всё оборвется, и его чаяния не сбудутся - всё равно. Он останется честен перед собой хотя бы потому, что пытался. Перешел и эту трудность на жизненном пути, смог побороть себя и произнести вслух то, что чуть ли не репетировал перед зеркалом. Однако момент всё равно слишком напряженный, его сердце сейчас будто выпрыгнет, и юноша чувствует, как ему спирает дыхание. Но внешне, за что ему честь и хвала, не выдает себя, просто не сводит с Ходж ласкового, смущенного и одновременно решительного взгляда. Нравится ли он ей? Готова ли она сходить с ним хотя бы на одно свидание, или лучше оставить это, приняв за блажь, и наброситься своими усилиями и мыслями в другое русло - всё решится сейчас.