В коридорах было тихо, и тишина эта создавалась из мириад звуков, наполняющих ее своим монотонным жужжанием с парадаксальной перманетностью: невесомый скрип, сквозящий из-под прямоугольников светлых дверей; звон стеклянного света, струящегося по коридорам; эхо пера, царапающего бумаги никому непонятными иероглифами медицинского почерка; шелест, вуалью гарцующего запаха, диффузией смешавшего в себе палитры цветочных букетов и лекарственного духа; склизкой, как гниющий кусок плоти, боли, пускающей корни в пациентах; и дрожащая в атмосфере, словно капли дождя, неясная тревога целителей. А еще тишину полнили собой размеренные шаги. Тихие и легкие, но от этого не становящиеся невесомыми. В них если и читалась кошачья грация, то весьма упрямая, несгибаемая - тугой кнут, а не ламинарный поток воды. Вальяжный тигриный шаг, под бенгальской лоснящейся шкурой которого играют расслабленные мышцы, перекатываясь под эпидермой; пара стылых хищных глаз, лениво блуждающих по людским лицам с леденящим снисхождением; размеренное дыхание и уверенность в подтянутом стане. Дезмонд всегда был безупречен. Этому его выучила Изабелль (черная вдова). Она же внушила когда-то и Блейзу обладать превосходным чувством стиля, аккуратность которого обращалась из костюма во вторую кожу, в которой Забини чувствовали себя с покровительской уверенностью. В образе Дезмонда не было кричащей вульгарности. Он предпочитал лаконичность темных пастельных тонов неизменной классики, а потому обливал холодным презрением тех, кто явно даже не старался заботиться о своем внешнем виде. Мунго не было иконой стиля, но строгие формы врачей вселяли некоторое спокойствие. Забини любил дисциплину, боготворил контроль (лишь тот, над которым он властвует, а не под которым вынужден прогнуться), а потому находил в ровном строе вещей некое умиротворение.
В Мунго он был не частым гостем - наперекор аксиоме аврорской привычке бросаться на самый острый шип - по той причине, что никогда не стремился превратиться из истязателя в спасителя. По своей натуре Дезмонд был жесток, холоден и расчетлив. И эти составляющие вершины его айсберга красноречиво свидетельствовали о том, что Забини просто не создан стать ангелом-спасителем для заблудшей во мраке души. Напротив. Он скорее сомкнет тлетворный капкан смертоносных когтей, затаскивая в пучину мутного мрака. Он внушает ядовитый страх, отравляющий рассудок, рождает панику, беспокойство. Потому что так проще управлять и до чего приятно лицезреть ноты первобытных эмоций...

Дезмонд не любил запах кофе. Его тошнило от терпкости запаха и густоты вкуса. Сливки не спасали ситуацию. Обычно все, изумленно приподнимая брови, говорили, что Дезмонду просто не доводилось пробовать отличные кофе. Забини не знал что на это ответить. Одни лишь бриллиантовые запонки с изумрудной огранкой напевали о том, что аврор пробовал не просто отличные, а лучший кофе. Дезмонд всегда привык получать лучшее. Иначе какой смысл?
В кафетерии Мунго пахло кофе, но Забини почти не замечал его запах: ему до сих пор мерещился травяной дух от всевозможных настоев и примочек, которыми лечили его тело. Он устал слушать шепот четырех стен, а потому решил написать отчет произошедшего накануне именно здесь. Тут немота не оглушала своим криком. Ее разбавлял шум и становилось тише.
Написать и отправить отчет нужно как можно быстрее, пока осколки произошедшего еще резали разум.
Забини постучал пером по пергаменту, дойдя до момента, который и отправил его в цитадель Мугно.
...Обходя второй этаж, он заметил раненного - как ему казалось в начале - ребенка. За свободной одеждой, кажется на пару размеров больше - вернее, только кофта - невозможно было здраво оценить какого рода ранения она получила. Забини не страдал слабоумным героизмом и здраво оценивал ситуацию, понимая, что балласт в виде раненного может подставить самого Дезмонда. Девушка тяжело дышала и была бледнее известняковой стены, около которой замерла, становясь едва ли не прозрачной. На лице выступили испарины. Аврор оглянулся по сторонам, явно пребывая на перепутье сомнений. Он был здесь не для этого. Он не хотел подвергать свою жизнь опасности. Только не ради каких-то мелочей. Чужая жизнь не значила для него ничего. Так он пытался заставить себя в ледяном равнодушии подняться, оставляя девчонку во власть случая. Дезмонд склонился над раненной, приподнимая терновую палочку на уровне лица и зажигая на конце мерцающий люмос, чтобы убедиться в безнадежности. Но вот она открыла глаза, заставляя Забини сконфуженно нахмуриться, подавляя в груди приступ то ли разочарования, то ли облегчения. Он так и не осознал что в тот миг ударило в грудной клетке. Может он не такой конченный чистокровный мудак? Девушка выразительно взглянула с немой - как мерещилось аврору - мольбой, которая всколыхнулась в опаловых глазах. Почему-то Забини был уверен, что девушка запомнит его лицо. Словно серебряный свет помог выжечь его черты в ее памяти. Он был пойман с поличным и это вселяло невероятное облегчение. Больше ему не нужно бояться за свою жизнь, а стоит просто рискнуть.
"Я друг", одними губами произнес Дезмонд, чтобы успокоить, поднимая на руки, чтобы вынести из оккупированного здания. Он хотел было аппарировать, но его задела чужая сектусемпра. Какая ирония. Забини обожал использовать это кровавое заклятие, а еще больше любил, когда оно находило цель, рассекая чужую плоть. Неистовая боль пронзила тело, разрезая кожу также легко, как лезвие раскаленного ножа входит в масло. Он аппарировал, к сожалению, потеряв контроль, допустив небольшой, но расщеп.

Раны заныли от воспоминаний, а головная боль запульсировала в висках. Забини отложил перо, устало потерев переносицу указательным и большим пальцами, а после, опуская руку, медленно поднял серебристый взгляд, ощутив на себе чужой.

Отредактировано Desmond Zabini (2018-04-24 22:27:57)

Он осязал на себе малахитовый налет чужого изумления, в объятиях которого выдыхало облегчение. Забини испытал мириады взглядом, под слоем калейдоскопа радужек которых таились мгновения потаенных чувств. Он чувствовал на себе чужую бессильную злобу, в которой кто-то с отчаянием сжимал кулаки до того, что полумесяцы ногтевых пластин разрывали кожу, заставляя кровоточит рубиновым бисером; он принимал нейтральное уважение, в утробе которого хватает легкого движения головы в кивке, чтобы выразить формальную сухость чувств; он впитывал похоть в искрящемся взгляде, от которого сердце ускоряет бег, вынужденное медленно плавиться под пылким дыханием ощущений.
Но что это?
Дезмонд невольно сощурил нижнее веко, с осторожным интересом взглянув на особу, неотрывно смотрящую на него. Он невольно приподнял бровь в немом вопросе, сохраняя штиль безмерного спокойствия на побледневшем лице. Забини, несмотря на горячую кровь, которая кипела в нем по наследству, напоминал по характеру свою мать. Гестия была флегматичной женщиной, безразличной (даже к своим детям) и гордой. Расчетливую рациональность Дезмонд перенял вместе с полным контролем, который незримым барьером выстроился вокруг ледяного спокойствия Забини. Многие могли бы ошибочно возомнить, что под слоем льда скрывается нечто теплое. Нет. Там не было слабостей, которые он скрывал за театральными ширмами, показывая зрителям лишь помпезность в сочных красках великолепия. Нет. Основой был лед, а уж на него наслаивалась змеиная кожа масок, которые он с завидным успехом менял ради достижения своих возвышенных целей.
Отважный аврор, лучший брат, безупречный сын, верный друг, чувственный любовник.
На деле всего лишь змей со стылым взглядом. Его не интересовали сантименты. Это религия слабых. Чувства всегда мешали. Этому Забини научился еще в школьные годы.
Аврор плавно перевел взгляд к рукам девушки, которая вцепилась в спинку стула, будто бы именно эта грань удерживала ее над пропастью. Пальцы были обтянуты алебастровой кожей, словно бы это были не фаланги живого человека, а прутики белого граба. Дезмонд вновь перевел внимательный взгляд к осунувшимся лицу девушки. Она выглядела уставшей, а когда-то - как можно было предположить - точеные черты нежного лица обрели острые черты; о скулы можно было порезаться. Забини почувствовал укоризненные миноры в собственном взгляде. Он прекрасно наблюдал, как слабость, словно меткой стрелой охотника, пронзает слабое тело хрупкой девушки. Казалось, что сама она изящная фарфоровая статуэтка, которую стоит заключить в невесомые бережные объятия, чтобы защитить от чужих острых взглядов, которые могут отколоть частицу ее прозрачных покровов.
Дезмонд за свою короткую жизнь встречал не мало женщин. Все они были разных сортов, но все прекрасны. Забини любил дам, уважал их, никогда не возмущал их тонкое эстетическое чувство и использовал лишь набор тех манер, которыми его обучили в юношестве во имя официальных приемов, где наследник древнего рода отвечал за авторитет целой семьи. На куртуазных приемах за каждым движением, каждым словом следят декады глаз, которым только дай повод зацепиться за изъян. Нужно быть безупречным. Безупречно вежливым, безупречно красивым, безупречно воспитанным. И Забини им был.
Дезмонд едва заметно улыбнулся в снисходительной вежливости. У нее должна была быт причина, чтобы позволить себе перешагнуть незримую грань личного пространства, потревожив покой. Но вот она заговорила. Голос - шелест поседевшей листвы на ветру. Забини невольно напрягся, впрочем, не позволив беспокойству сломать безупречную полуулыбку на его лице; он лишь вздохнул чуть глубже. Забини много чего сделал. И в доминирующем большинстве это были те вещи, о которых никому не следует знать. Не просьба - приказ. Свидетели недопустимы.
Аврор облизал пересохшие губы, которые вот-вот готовы были треснуть, как тонкая шкурка вишни, пуская алеющий сок. А после взгляну в глаза девушке. И все понял. Зеленый опал пары глаз. Этот взгляд он никогда не забудет, преследуемый в случайном ведении нечаянных снов; угадывая краем глаз, словно призрачные ноты в полумраке; читая в насыщенной листве, через которую золотыми струнами сочится рассвет.
- Я, - с мягким спокойствием констатировал Дезмонд. И их абстрактный разговор, понятный лишь им обоим во всем мире, приобрел логичное звучание рациональности.
Забини со скрипом отодвинул стул, вставая со своего места. В пару шагов он прошел к девушке, приобнимая за хрупкое плечо, чтобы усадит и больше не терзать ни себя, ни ее очевидным фактом. Сквозь одежды она оказалась еще тоньше. Дезмонду казалось: надави чуть сильнее, и хрупкая кость обратиться в порошок. Перед ним был едва ли не призрак. Ему еще не доводилось встречать подобную хрупкость.
Забини расслабленно опустился на свое прежнее место. Теперь девушка находилась по правую руку от него. - Я не забыл о тебе, - покровительственно взглянув, произнес он, - рад, что с тобой все хорошо, - конечно, оба они понимали, что это не вершина "хорошо", но это лучше, чем истекать болью на грани пропасти где-то под кровожадным взглядом темноты, готовясь стать очередной жертвой пустоты. - Ты меня искала? - он позволил себе выдвинуть предположение, опираясь на реакцию девушки и на ее слова. Аврор задумчиво зачесал волосы назад, по привычке, перебирая темные волосы тонкими фалангами паучьих пальцев.

Отредактировано Desmond Zabini (2018-04-25 01:43:15)

Забини расслабленно откинулся на спинку стула, сложив руки на столе и ненавязчивым движением отодвигая пергамент с пером подальше, словно бы вся эта письменность потеряла приоритет высшего порядка, оставаясь зудящей проблемой на задворках сознания. Это было дело, от которого Забини лишь хотел быстрее избавиться, но в подобном случае мог отодвинуть неизбежность подступающих обязательств. Отчет перед главным аврором подождет.
Аврор не смущался взгляда девушки, но не мог оставаться равнодушным, ощущая, что нефрит этих радужек будто бы не видит ничего вокруг. Словно он, Дезмонд, единственное, что не является дрожащим мороком миража в знойной пасти зыбучих барханов ее мыслей. Казалось, что лишь на него фокусируется зрачок, словно объектив колдографа, жадно впитывающий атомы изображения. Будто только Дезмонд в этом кафетерии был способен преломлять свет, обливаясь его фотонами и становясь видимым, а остальные - словно стеклянные - пропускали сквозь, оставаясь чуждыми тенями потусторонних сил. Этот интерес завораживал, и Дезмонд сам остановил взгляд на лице спасенной им девушки, словно пытаясь построить мосты незримого, но абсолютного взаимопонимания, где он будет ощущать ее мысли на интуитивном уровне. Аврор чувствовал, как она тянется к нему. Словно бы ее тело было здесь, в Мунго, а сознание пребывало в заключении того злосчастного места. Будто бы ей все еще нужна была помощь. Но помощь не любого другого, а именно его. И вот она снова смотрит, как в ту ночь, когда люмос серебряных звезд озарил ее белоснежное лицо, и она приоткрыла веки, чтобы без слов прокричать "помоги".  И что ему остается? Снова подавить в себе копошение склизких мокриц подлого эгоизма, вновь поддаваясь нечаянному порыву долга. Приручил, сам того не желая, а теперь вынужден кормить с рук, принимая за должное нечаянную зависимость.
Пока она смотрела, казалось прошли часы. Часы не потому, что это было непростительно долго и возникало желание завершить эпизод, надеясь на антракт, а потому что мысли аврора успели заполнить себя мириадами безмолвных монологов о морали, о вероятности случая, о долге, который он нес сквозь каждый день на службе Министерства Магии, подобно кресту. Забини не раз спасал. Спасал идеи, спасал идеалы и шаткий мир. Реже - людей. Но только это спасение, как он ощущал, все еще продолжается и даже не грядет к пику кульминации. Не пройдя мимо в тот миг, одержимый сомнениями, которые прежде не бросались на него голодной стаей волков, терзая душу, он сам обрек себя на участие в трагедии, постановщиком которой стала сама жизнь с ее жестокими реалиями и неутолимой жаждой кровавых слез.
Дезмонд медленно моргнул, ощущая предательскую свинцовую тяжесть на веках. Густая щеточка ресниц двинулась вниз, а после вновь поднялась, позволяя стылой лазури взгляда вновь одарить седым серебром черты девичьего лица.
Забини чуть нахмурился, явно не ожидая услышать подобного вердикта, приговором облаченный в ее слова. Аврор чуть склонил голову, на миг отводя взгляд, словно давая себе паузу подумать, осознать... принять? Ему не нужно было силиться в неясных потугах, чтобы понять какого это девочке, которая осталась совсем одна в кромешном мире лишь потому, что ее сознание заставило забыть, что есть те, кто ее любят, ждут и ценят. Дезмонд однажды потерял память. Два года назад его оглушили в переулке, украв семейные часы с иридиевым покрытием. Тогда ему помогли. Быть может его черед помочь? Тогда он не помнил ни кто он, ни куда шел, ни откуда. Все стерлось, кроме базовых понятий. Остались лишь едкая паранойя и чувство страшной пустоты от потери себя, как личности. Он прекрасно понимал. Даже лучше, чем хотелось. Может от этого рождалось чуждое сострадание и желание протянуть руку навстречу.  В ее потерянном взгляде читалось до боли знакомое чувство. Единственное желание - собрать детали мозаики, чтобы вновь обрести себя.
От холодных пальцев по коже пронеслась приятная прохлада. Дезмонд опустил взгляд, невольно усмехнувшись. Кончики губ чуть приподнялись, обнажая на лице легкую полуулыбку мягкого очарования. Аврор сразу ощутил, что девушка забылась, в неясной тяги касаясь его кожи. Он проследил за перстами, коснувшимися эпидермы над веной, а после вновь обратил взгляд к лицу девушки, едва заметно и снисходительно поведя бровью, чтобы расположить к себе. Он улыбнулся, внушая теплое доверие.
Забини не спешил отвечать на вопросы, которые обронили помятыми осколками. Она не поднимала взгляда, словно пребывая в борьбе, которая развернулась в ее сознании и известна ей одной. А после, пересилив измену, вновь смогла явить миру пару зеленых глаз.
- Я - друг, - произнес Забини. И голос превратился в морской штиль рассветных нот, теплящейся пунцовой охры. - Понимаю тебя, - аврор понизил голос, проговорив тише, переходя едва ли не на сокровенный шепот. Он приподнял руку, подцепив пальцами точеный подбородок девушки, в нежном ободряющем жесте погладив кожу большим пальцем. - Знаю, что ты сейчас переживаешь.

Забини замолчал, расфокусировав взгляд с лица девушки, невольно взглянув ей за плечо. Там тоже были люди. Многих он не знал лично, но был осведомлен косвенно. Такова его работа. Приходилось знать куда больше, чем может показаться в границах полезности. В любой момент может пригодиться незначительный клочок информации, увиденный - услышанный или прочитанный - когда-то ранее. Порой спасало самое незначительное знание, случайное пойманное на ветру чужих слов. Удивительные совпадения рождали тенденцию, а потому привычку.
Аврор вновь перевел взгляд к девушке. Сейчас он видел ее перед собой. И совершенно точно знал почему. Пусть ее кожа была холодна и бледна, но не мертвенно-стыла. Может кто-то другой бы спас ее, но этого никто и никогда не узнает, ведь Забини сделал свой выбор в тот роковой миг.
Эти открытые глаза снова всплывают в сознании. Оставь он ее, все бы сложилось иначе. Дезмонд не знал, чтобы случилось с девчонкой, но он бы точно не стал жертвой сектусемпры. Омерзительное ощущение, которое более никогда не хотелось испытывать в жизни. К сожалению, благодаря его неумолимой цели, он вынужден рисковать жизнью. Это казалось ему весьма неразумным, ведь он единственный наследник рода. Какой прок в посмертных наградах, если один чистокровный род будет вынужден прервать свою линию из-за того, что Дезмонд по воле долга был обязан вырвать из когтей смерти очередную крошечную душонку? Пока он справлялся, но начинал уставать от перманентной опасности, паранойи и прочих ужасов, творящийся в его жизни. Он бы и хотел сказать свое веское, бросив аврорат, но так решила семья. Он не мог не подчиняться старшим. Они знали и понимали больше. Память предков теплилась в них, горела ярче, а в глазах читалась боль прошлых поколений. Дезмонд рос лишь на шлейфе этих чувств, ему не довелось пережить того, что терпела Изабелль, с чем боролся Блейз. Для него все этого легенды, облаченные в плоть реальности.
А вот эта девушка, сидевшая напротив, чью мягкую кожу он ощущал подушечкой большого пальца, была куда реальнее, чем все эти призраки прошлого. А потому важнее. Важнее, но только для Забини. Он, как и его предки, хотел оставить не след, а память о себе. Доказательство того, что он не просто жил, а жил, достигая целей. Забини не хотел, чтобы его имя смешалась с десятками других Забини. Он должен быть не просто равным им, а лучше. Чтобы, произнося фамилию рода, в первую очередь всплывали его образ, его поступки. Он свершил много чего, но это стиль серых кардиналов Альянса. Никто и никогда не должен узнать о многих вещах. Но вот эта. Спасение. Благородно. Красиво. Изысканно. Недолговечно, но приятно. Он смотрел на девушку и видел перед собой поступок. Заслугу. Пожалуй, он был героем. Хоть и немного, но призрачная благодарность еще какое-то время будет вдохновлять его. Неожиданно приятная бодрость. В как-то момент Забини с саркастичной ухмылкой подумал, что теперь осознал необоснованную жертвенность Кая. Ему тоже хотелось быть важным. А так, как иначе он не умел, то расточал себя, отдавая жизнь по кусочкам. Удивительно, что ему еще не вручили сертификат в лучшую палату Мунго.

Дезмонд нарочно повторил слова, как в ту ночь, чтобы оживить память. Всколыхнуть образы на задворках сознания. Дежавю словно бы катализатор памяти. С помощью них можно ухватиться за нить, распутывая клубок темной памяти. Так было и с ним. Личность возвращалась вспышками. Фрагментами.
На вопрос о том, знакомы ли они, Дезмонд отрицательно качнул головой, виновато улыбнувшись. Это могло разочаровать ее. Спаситель и единственный, кого она помнит, не знает ее. Словно взаимная амнезия. Удивительно, что за ней еще не пришли. Уже настало утро с той роковой ночи. Дезмонд настоятельно просил не сообщать его семье о произошедшем. Он знал, что будет с сестрой. Она хоть и капризна, невероятно несносна и чертовски неукротима, но любит Дезмонда, переживая за него. Ровно, как и он беспокоится о сестра. Она бы точно сорвалась, прибежав к нему, окружив осуждением. Она бы успела возненавидеть ту, из-за кого Забини решил пожертвовать своей безопасностью и попался в ловушку сектусемпры. И, зная папину принцессу, она совершенно точно сделает так, что бы бедная девочка пожалела о том, что не превратилась в падаль под немым взором облупленных стен. Иногда Дезмонд любил спускать эту агрессивную мстительность сестренки с цепи, но чаще наматывал цепь на кулак, усмиряя. Порой, ее действия были слишком... слишком.
Забини не часто был столь снисходителен. Но сейчас он не был зол, не считал девушку виноватой в том, что он не смог удержаться, когда она прожигала его сердце нефритовой мольбой. Он сам был виноват. И не жалеет о том, что сделал. Хотя, многие бы назвали это ошибкой. Дезмонд бы тоже, будь он сторонним наблюдателем. Но сейчас, когда он самолично переживал спасение, не мог даже представить, что способен поступить иначе. Окажись он вновь там же, в тоже время, зная, что его ждет поцелуй сектусемпры, он все равно бы спас, чтобы теперь ощущать это. Все это.
Вздохнув, Забини мягко смазал движение руки, опуская ее на стол, на пергамент с незаконченным отчетом.
- У меня нет полномочий разглашать подробности, - серьезно произнес Забини, строго взглянув на девушку. Он понимал, что ей хочется знать все. Но вряд ли от этого ей станет лучше. Ничего не изменит та информация, которая дремала в пергаменте. Это лишь детские капризы. - Скажу лишь, что ты стала жертвой ярого приверженца философии. К счастью, последней, - почти официально, словно отрепетировано, произнес Дезмонд. Ему было не жаль никого из тех, кто пал прежде. Он бы не сожалел и об этой девушке, не встреть он ее. Его не тревожило чужое горе, пока оно не проходило перпендикулярно его повседневности. Напротив, прежде в нем скалилось мрачное торжество. Это, конечно, грязно так истязать грязнокровок и предателей крови. Слишком грубо и радикально. Такой геноцид Забини осуждал за отсутствие рациональности и изящества. Если делать, то добросовестно и без последствий. Эта работа напоминала слабоумие и детские капризы. Тот, кто сделал все это, опозорил философию чистокровных волшебников, выставив их невообразимым монстрами, едва ли не пожирающих плоть своих жертв. Если бы ему позволили, Дезмонд бы самолично разобрался с идиотом, возомнившим себя судьей. Забини ощутил невольно отвращение, приправленное злобой.
Он глубоко вздохнул, подавляя в себе мрачные чувства, а после, заметив приближающуюся медсестру, скосил взгляд в ее сторону. Она направлялась к столику, за которым они оба сидели. Женщина не курировала Забини. Очевидно, что она шла за его собеседницей.
- Дезмонд, - представился аврор, прежде чем к ним приблизились.

Забини поднял стеклянный, ничего не выражающий взгляд к женщине, сохраняя на лице гипсовое изваяние флегматичной маски. Не стара, но работа иссушила ее черты, превратив в чопорную тень прошлых лет. Строгая форма медсестры, скромная официальность прически туго собранных жидких волос, в которые вплелось серебро прожитых дней. Мутный взгляд серых глаз, которые, как казалось Забини, совершенно точно когда-то могли сверкать мятной голубизной предрассветной линии неба. А теперь. Теперь эта женщина превратилась в непреклонного духа Мунго, посвятив всю себя без остатка стонам больных, раненых проклятиями или моральными ударами страшной участи. Она иначе не могла. Слишком ранимые быстро сдаются, обращаясь в дрожащий сгусток истерики, запивающий чувства по ночам в кромешном одиночестве. Дезмонд не мог осуждать это серое создание. Она чем-то напоминала ему его же. Если бы он не облачался в роскошные шкуры разноцветных масок из коллекции красивых ужимок, придающих ему необычайную живость. Сними все это - останется обнаженный скелет фундаментальных чувств. Иногда Дезмонду приходила в голову одна страшная идея: а что, если Кай был прав? Пташка говорил, что таких, как он, Дезмонд, нужно жалеть. Тогда, будучи слишком юным и напыщенным он не понимал слов, они лишь злили его. Теперь, кажется,  он готов пойти навстречу признанию. Все это и правда кажется пародией жизни. В которую он, впрочем, привык играть, иначе не умея.
Дезмонд солидарно кивнул медсестре, отмечая скупое "Купер" в невыразительном шествии слов, напоминающих формальную констатацию.
Аврор перевел взгляд к девушке, которая потерялась от нежданно разрушенной беседы, которая толком не сумела развернуться и только-только делала свой первый вдох, расправляя легкие. Он промолчал, посчитав, что слова - шелуха. Она ведь и так прекрасно знала, ровно, как и он, что есть еще время. Раны Забини еще не сомкнулись по краям, розовея разъезжающимися рубцами. Ему бы не двигаться, но лежать без движения - невыносимая пытка. Дезмонд не любил тратить время бездарно. После трагедии на складе Бристоль, он и вовсе не выдержал, просто уйдя из Мунго. Это Изабелль постыдно окрестила побегом. Дезмонд не сбегал, а просто ушел. Вернее, это ему так хотелось думать. Конечно же он сбежал, испугавшись собственной паники, нахлынувшей совершенно неожиданно. И эта кровь на руках, которая окрасила воду в пунцовый, напоминая пунш, закручиваясь в водоворот воронки в раковине. Забини всегда казалось, что он способен контролировать не только слова и действия, но и собственные эмоции. На деле же оказалось, что прежде их просто не было. Порой, они взрывались, пугая не только его, но и окружающих, но это было так редко, что впору списать на случайность. В такие моменты Дезмонд совершенно терялся, боясь, что его разорвет от чуждых ощущений. Истинная злоба, истинное отчаяние, настоящее бессилие. Все это оказалось невыносимым для него. Он просто потерял голову, когда потерял себя. Поэтому и поспешно собрал вещи, покидая Мунго в компании случайной - но не совсем - компании.
Забини медленно качнул головой, словно пытаясь пробудиться ото сна. Купер уже не было. Ровно, как и отчета. Он не был доведен до логического конца и носил черновой характер, но в любом случае не должен был отправиться в свободное путешествие по чужим рукам в стенах Мунго. Первая мысль - малышка Купер не тот робкий комок беспамятства. Забини был параноиком, а потому предположил худшее. Что, если девчонка всего лишь часть представления? Тогда ясно почему преступник оставлял такие выразительные следы и не добил свою последнюю жертву. Дезмонд задумчиво нахмурился, спокойно проведя фалангой по подбородку. Нужно было побриться.

Пропитавшись невольной мыслью о том, что все куда сложнее, чем казалось на первый взгляд, Забини невольно тревожил раны, отказывался пить настои и всячески задерживал неизбежный день выписки. Отчет пропал не по случайности. В них Дезмонд не верит. Кто-то виновен. Кто-то нарочно украл записи в корыстных целях. Кто-то, кто был осведомлен о причастности Забини к этому делу. И, очевидно, хотел узнать насколько осведомлено Министерство Магии - вернее аврорат - о произошедшем. Кому это нужно, если преступник пойман. Дезмонд все еще предполагал, что одних лишь его слов было мало для Купер, а потому она унесла документ с собой. Осуждал ли он ее? На месте девушки, Забини бы также сделал все, лишь бы приблизиться к спасению. Но разница в том, что не стоило играть с Дезмондом.
Аврор приходил в комнату отдыха, где от пола до потолка тянулись караваны книжных шкафов. Тут было тихо: стучали шахматы, шашки и нарды, шелестели карты, жужжал шепот и шипели кончики письменных перьев. В этой мелодии Дезмонд пытался угадать что-то наводящее. Также и в кафетерии. Он чувствовал себя глупо, становясь в очередь. Ведь ему, наследнику древнего рода, не нужно было чего-то ждать, а достаточно щелкнуть пальцами, подзывая медсестру, чтобы та сделал все в лучшем виде. Влияние семьи распространялось и на Мунго. Но сейчас ему мерещилось, словно он услышал знакомые ноты слов. Своих же из отчета. Возможно, показалось. Но вот Забини в очереди, тщетно пытаясь прочитать по губам, найти улику.
Дезмонд медленно повернул голову, услышав тихое "Амелия". Его взгляд звенел сталью, а в недрах радужки сквозило сосредоточенное напряжение. Но, опустив взгляд к Купер, Забини невольно расслабился. Он не верил. Старался избегать этого слепого чувства. Но сейчас совершенно точно и искренне хотелось надеяться и железно верить в ее невиновность.
Амелия. Лия ей тоже пойдет.
- Очень приятно, - улыбнулся Дезмонд, - и познакомиться, и развеять твои страхи.

Забини тяжело вздохнул. Ему до сих пор мерещился запахов срезанных пионов, чьи белые бутоны не успели распустится, а прятались в тесных объятиях плотно сжатых лепестков. Это был приятный запах, свежий аромат, приятно разбавляющий приторное зловоние лекарств. Забини ненавидел их запах. Это символ слабости, скипетр и держава немощи. Тандем прискорбного изнеможения и позорного бессилия. Забини тошнило от осознания собственной уязвимости. Раны саднили, напоминая о роковой ошибки, допущенной нарочно. Он пытался не думать об этом, боясь, что вот-вот начнет сожалеть. Он слишком хорошо знал свою эгоистичную натуру, которая в любой миг могла оскалиться, напоминая о своих правах на моральную составляющую аврора. Он и так едва ли руководствовался старыми устоями, относясь к ним скорее как к рекомендациям, нежели непреложным догмам. Да, так красиво, правильно. Но для кого? Все относительно. В этой чаше Забини и плещется. Для зла зло - это и есть добро.
Лия была маленьким цветком. Белоснежным крокусом. Дезмонд не был ценителем цветов и флористических композиций, но когда-то давно, увидев крокусы, он решил, что эти нежные недолговечные цветы куда очаровательнее голубых роз и черных орхидей. Они не полнились изысканностью, в них не читалась благородная грация, зато теплились нежные ноты весны, симфония трепетного возрождения.
Забини помнит, как в крошечном цветочном магазине в стиле прованс, в длинных декоративных ящиках покрашенной в светлое древесины покоились сухоцветные веточки лаванды, а рядом высокая девушка и тонкая, как прутик лозы, поливала небольшой горшочек с пятью-шестью нераспустившимися бутонами крокусов. Волосы девушки отливали рыжеватой медью, веснушки рассыпались по лицу, словно солнце в приступе любви расцеловало ее, оставляя брызги лучей. Такой же яркой была сердцевина цветка. Насыщенная охра. И когда капли воды попадали в бутон, заставляя его набухать, то лепестки, не выдержав веса, прогибались, роняя окрашенную пыльцой воду.
Что там говорят крокусы на языке цветов?..

Дезмонд наблюдает, как губы Лии чуть двигаются, расползаясь в очаровательной улыбке. Уголки приподнимаются, и перед ним совсем другая девушка. Это напоминало плотный занавес туч цвета холодной стали, а после неожиданную струну золотого света, прорвавшего сквозь густую завесу плена. Улыбка Амелии напоминало теплое солнце.
- Или взять самой, - ненавязчиво произнес Забини, словно пошутив, а после отвернулся, впрочем, не отводя взгляда и смотря искоса, чтобы заметить реакцию, если таковая все же выдаст себя. Он чуть сощурился, пряча руки в карманы, чтобы куда-то их деть. Изабелль ненавидела, когда внук так делал, а еще опускал голову в пол.
- Мммм... да, - протянул Дезмонд, поднимая голову и поворачиваясь в сторону, где слышал подозрительный разговор. - У меня развлечения такие, - бесцветно протянул аврор, задумчиво всматриваясь в лица людей, надеясь что-то заметить. Ничего. Забини разочарованно моргнул, опусти веки, а после вновь взглянул на Купер. - Мунго же моей семье принадлежит, - беззаботно сообщил Дезмонд, равнодушно пожав плечами, словно для каждого держать Мунго - едва ли не норма. Естественно, он пошутил. Мунго принадлежало Министерству Магии. Официально. Разве, что здесь было все куплено и подкуплено Альянсом. Поэтому, в какой-то степени, Дезмонд был весьма серьезен.
Выходить из очереди уже было как-то не то чтобы неловко, уже не солидно. В начале Дезонд долго торчал там, как идиот, пытаясь прислушаться, а теперь просто не мог оставить Амелию на растерзания кретинам, которые любят лезть без очереди, списавшись на то, что не заметили малышку. Забини они точно заметить. Два метра хищного шарма, зловещего обаяния и плотоядной харизмы.
Когда подошла очереди Дезмонда, он растерянно взглянул на приземистую женщину, брови которой почти образовывали синусоиду, с неудовольствием поджав губы. Аврор не думал, что именно возьмет, а теперь его просто раздражало лицо и эта проклятая родинка на шее, из которой торчала пара волосков. Дезмонд отвел взгляд, едва ли не скривившись, подавляя тошнотворные позывы, а потом произнес скупое "мне, что и ему", указывая на человека, который отходил с подносом. Когда Забини вручили поднос, он приподнял голову. Запах явно оскорблял тонкое чувство вкуса чистокровного волшебника. Дождавшись Лию, аврор просто вручил поднос одному из пациентов, бросив что-то вроде "не благодари", оставив  себе лишь минералку со льдом. Ему просо осточертело вести себя примерным мальчиком и слизеринское нутро требовало свободы.
Забини, водил пальцем по окружности стакана, молчаливо слушал Купер. Он остановил руку, и пальцы замерли. Забини понимал, что о него хотят. Во только не был уверен, что хочет показать это. Признав, придется делиться. В этом не было ничего страшного, но Забини был собственником. И все же он начал эту компанию. А он привык доводить дела до победного конца.
- Это было два года назад, - задумчиво произнес Дезмонд, словно еще сомневаясь в разумности своей откровенности. - В моей работе всяко случалось... - аврор с неудовольствием поджал губы, вспоминая порт Бристоль. Фантомная боль облизала старые раны, словно арматура вновь прожгла косые мышцы пресса, проходя насквозь. - Я возвращался домой, но на меня напали и наложили заклятие забвения. - Забини упустил момент, что до сих пор толком не знал, кто именно это сделал, что потерял тогда часы... и как их нашел. - Мне повезло, что тогда рядом оказался друг. Вернее, подруга, - Забини подпер голову ладонью. - Она работает в Мунго. Когда-то мы были помолвлены, - аврор посмеялся. Холодно. Это не трогало его душу и сердце. Он был рад избавиться от груза, который ему вручили еще в детстве, когда Блейз и Теодор, связали узами обязательств своих сына и дочь. Рад и тому, что его вины в этом не было. Лира полюбила старика из Лютого переулка, а потому ей приходилось отстаивать свою любовь. Дезмонд лишь согласия согласно кивнуть, объявив, что подобные связи оскорбляют его. К тому же Нотт была его подругой детства. Ей не хотелось делать больно. Раз она полюбила, то это ее боль, которую принес ей не Забини, а Борджин.

Забини опустил взгляд к лакированной поверхности столешницы. Аврор не любил Мунго. Не только потому, что обстоятельства жестокой реалии постоянно тянули его в это злосчастное место, лишенное личного пространства и изысков родового палаццо, но и потому что оказавшись здесь - пусть даже в лучшей палате - Дезмонд ощущал себя отвратительно. Запахи угнетали, превращаясь в завихрения пресного уныния, а еда всегда обладала седым привкусом лекарств; словно эманациям Мунго удавалось перебить какой угодно вкус, вплетая в палитру горькие ноты настоек. Не то чтобы аврор был помешан на еде, но разница сразу чувствовалась. И картина печальной тоски складывалась именно из таких крошечных (но значительных) деталей. Скучные стены, скучная еда, скучные лица. Забини обычно не задерживалась в приюте душевной пустоты Мунго, ретируясь из плена его стен, как только будет уверен, что швы не разойдутся. Обычно день-полтора. Его пытались остановить, задержав под пристальным взглядом серых палитр чуть дольше, чем ему хотелось. Но Забини был неумолим и непреклонен, как движение ледника. Если он решил - ни секунды не продержится дольше на квадратных метрах Мунго. И он уходил, собирая вещи. Ему было проще сделать подобное без объяснений, оставляя пустую палату в компании свежего букета зачарованных цветов, которым не суждено завянуть. Реже его провожали недовольно, но смиренные взгляды персонала.
Что же сейчас. Персонал, пожалуй, находится в выразительном замешательстве, боясь спугнуть неожиданное послушание Дезмонда, который решил остаться до полнейшего выздоровления. Сам Забини не в восторге от этого, но он не привык бросать начатое. Он, как гончая, будет бежать, бежать по следу, сбивая лапы в кровь, пока не отыщет цель в лице жертвы.
Дезмонд задержал взгляд на жирном разводе от пальцев на столе. Если склонить голову под определенным углом, то его можно игнорировать. Или, зная, свою слепую зону, можно расположить голову так, чтобы развод был как раз там. Аврор был педантом. И если бы ему, ну скажем, пришлось марать руки в крови, он бы одел перчатки. Впрочем, он не был обычно злостным до мелочей. Но сейчас, когда все раздражало, выводя хладнокровное спокойствие за границы дозволенного, когда творилось вокруг хрен пойми что, Дезмонд чувствовал, как налет негодования все же заставляет потускнеть рациональность. Аврор вновь поднял взгляд к Амелии не только потому, что она была приятным отвлечением от раздражающих изъянов, но и потому что Забини случайно обнаружил трещину в лакированной поверхности столешницы и боялся, что слишком долго будет смотреть на нее, пытаясь исправить хотя бы в воображении.
Забини потер лоб, начиная ощущать себя конченным идиотом. Он ведь совсем не такой помешанный. Просто дни сложные. А он изо дня в день вынужден быть сильным. Не только для окружающих, но главное - для себя. И сильным не только, чтобы защищать, а в подавляющем большинстве, чтобы никто не посмел напасть. Слишком большое желание власти жужжит вокруг. У каждого мага из Альянса слишком большие амбиции, слишком чистая кровь. Никто не хочет прогибаться, всех приходится ставить на колени насильно. И этим злобным шакалам только дай повод усомниться в твоем авторитете, в твоем неоспоримом иерархическом превосходстве - все рухнет. Забини и сам такой. В какой-то момент он решил, что вполне себе готов проводить свою компанию против отцовской.
На вопрос Лии, который был скорее риторический, Забини выразительно взглянул, мягко и укоризненно улыбнувшись, пару раз переведя взгляд с Купер на салат. Естественно, он мужчина и ему нужно много есть. Но это не означало, что Амелия, которой нужно восстановить силы и память (что затрачивает гораздо больше энергии) должна жевать свой бренный салат, как крольчонок под сеткой.
- Не много, - задумчиво отозвался Забини. Признаться честно, ему было тяжело вспоминать весь процесс, потому что и время забвения теперь кажется всего лишь ватной вуалью. Словно ничего не было после того, как его лишили памяти. И существовало лишь до и после. - У каждого субъективно.

Забини сделал пару глотков, обводя взглядом столы с пациентами вокруг. Нужно, пожалуй, узнать попадал ли кто в тот же день, что и они. И всех после. Составить список, вычесть тех, кого уже выписали. Не должно быть много людей. По крайней мере их нужно будет проверить, чтобы найти точку опоры, либо развеять сомнения. Амелия вела себя несколько нервозно. Но Дезмонд подозревал, что всему виной не его присутствие и не ее чувство вины. Тогда бы она вообще больше к нему не подошла. Или ей пришло в голову развеять его сомнения своим показательным выступлением? Аврор задумчиво нахмурился.
Когда Амелия задала вопрос, Дезмонд заинтересованно взглянул на девушку, меняясь в лице. Неясная сжатая напряженность сменилась штилем спокойствия, словно аврор планировал провести подобие допроса с потерпевшей. Забини умел настраивать на нужны лад, давая шанс доверится ему. Он ведь однажды спас ее. Она должна опираться на это чувство, чтобы поверить вновь.
- Что именно тебя беспокоит? - участливо спросил он, а после, облокотившись предплечьями о стол, поддался чуть ближе, понизив голос, - или кто?

Когда Амелия заговорила, Дезмонд внимательно взглянул на девушку. Она утверждала, что этот день был странным. Правда ли это? Субъективно для неё - да, но что можно сказать о самом Забини? Какой день он может считать странным? День, когда он потерял память и не узнал собственную невесту, которая по удачному стечению обстоятельств оказалось той, кто его нашла? День когда Дезмонд лишился магии, погружаясь в глубокие пучины кромешной безысходности, соскабливающей последние волокна надежды с костей? День, когда он впервые узнал о семье куда больше, чем подозревал все это время? День, когда его едва ли не лишили жизни... или это были дни? А может день, в который он рискнул собой - а значит всем - чтобы спасти одну единственную неизвестную девчонку с зелёными глазами? Пожалуй, Дезмонд уже не мог назвать эти дни странными. Они все были такими, а потому сливались в естественную обыденность. А вот день без тревог, без паранойи, без происшествий, без крови и подозрений - вот странный день. Забини уже и забыл об их существовании, которое теперь веяло мифической утопией. Сегодня был обычный день. Обычный день тотального недоверия к миру, где каждый - автор был уверен - припрятал в рукаве заострёнными осколок стекла под углом, примерно, тридцать градусов. Слова, действия... Все это осколки, которые могли ранить. Или убить.
Забини задумчиво хмыкнул, многозначительно протянув низкое мычание, не в силах скрыть нахлынувших чувств. Он обожал, когда был прав, кода его паранойя оказывалась его лучшей подругой. И на пару мгновений его охватило немое торжество правого дела, которое он, впрочем, сумел быстро подавить, понимая что подобные эмоции - непозволительная роскошь, когда горизонты решения проблемы ещё так далеки и неясны.
Дезмонд зачесал волосы назад, прокладывая пальцами борозды, которые в следующую секунду скрылись прядями, упруго вернувшимися на прежнее место. Это была старая привычка Забини. Перед тем, как принять решение, он невольно совершал этот жест, словно доставая дополнительные секунды из кармана, тратя их на кульминацию размышления. Стоило ли говорить Амелии то, что по его мнению происходит? Решить легко, нужно было лишь взвесить последствия двух решений. Узнай Купер, что все это лишь действие таблеток - это, возможно, успокоит её, но также не защитит от нарастающей угрозы, существование которой становилось все реалистичнее. Что же как итог? Огромная вероятность фатальной ошибки. Что же будет, скажи Дезмонд все как есть? Вернее, как он считает. Он сможет контролировать ситуацию, сможет регулировать настроение Лии, сможет сделать её приманкой. В итоге, она может слишком перепугаться и тем самым все испортив.
Дезмонд оценивающим взглядом окинул девушку. Он толком её не знал. Нет, он её не знал. Возлагать на кого-то такую ношу, тем более на не окрепший девичий ум. Дезмонд не понимал, что упирается в нем: необъяснимое беспокойство за спасённую им Лию или вездесущее древнее недоверие?
Амелия поддаётся вперёд, доверительно признаваясь в страхах, обуявших её. Не смотря на то, что ей страшно, признаться в этом - смело. Довериться - очень смело. Забини бы стоило поучиться этим нехитрым на первый взгляд приёмам.
Он тоже хочет ей верить и верить в её силы.
- Лия, - обратился Забини нарочно по-своему, как привык про себя называть Купер, - это не таблетки.
Дезмонд достаточно серьёзно взглянул на девушку, едва ли не холодно, чтобы она поняла важность происходящего. Он не шутит. Не подыгрывает. Не пытается утешить. Говорит, как есть.
- У меня вчера пропал отчёт, - аврор склонил голову, подпирая лоб ладонью. Под взглядом все ещё назойливой брешью молчал скол лакированной поверхности серого стола. - Я не уверен, но склонен предполагать худшее... - ему было не легко говорить о том, что аврорат не стал безупречной защитой. Не приятно было признавать, что жизнь оказалось так тяжело удержать под давлением чужой параноидальной зависимости преследования. - Возможно, человек, сделавший все это с тобой, не был один.
Забини поднял глаза, посмотрев на Амелию долгим пытливым взглядом исподлобья, словно силясь отыскать ответ на главный немой вопрос "ты справишься?".
В горле неприятно щипало от тревожного волнения. Забини пытался остановить бег нахлынувших мыслей. Нельзя было позволить им завладеть разумом. Дезмонд должен оставаться хладнокровеным, расчетливым и жестоким, чтобы поймать преступника.
- Я смогу защитить тебя, - уверенно произнёс Дезмонд, властно приподнимая подбородок, взглянув умиротворяющим взглядом сверху вниз. - Если ты поможешь мне помочь тебе.
Для него это был вызов. Вызов перед силой, перед долгом и честью. Купер, пока она была здесь и все ещё была в не безопасности, стала его личным объектом охраны, ответственность за сохранность которого он самолично возложил на свои плечи. Он не потерпит ошибок, ровно как и фиаско. Аврор был безупречно уверен в себе, когда дело касалось личных интересов. Сейчас это напоминало - пусть и жестокую в своих правилах - игру. Где призом являлась жизнь Амелии. И если Дезмонд хотел её сохранить, то второй игрок - вряд ли.

Отредактировано Desmond Zabini (2018-05-04 21:05:57)

Он, кажется, всегда ощущал на себе подобные взгляды. Вечно от него кто-то чего-то ожидал. Отец - успехов во всех начинаниях, бабушка - консервативной и самозабвенной преданности семье, сестра - терпеливого снисхождения ко всем своим нахальным выходкам, работа - убийственной самоотдачи и пылкого рвения, идейные товарищи - силы волевых решений, враги - ошибки.
Был один человек, который всегда что-то ожидал от Забини, но что именно так и не смог определить. Не смог, потому что сам не знал чего хочет. Вернее... знал, но боялся признать то ли себе, то ли всем. Скрывал чувства за стеклянной маской, которые не видел только слепец. К счастью или сожалению, но Дезмонд ослепил себя нарочно,чтобы не видеть этой страдальческой гримасы боли безответных чувств. В синих глазах Пташки всегда плескалась бесконечная бездна вечных мучительных истязаний тысяч душ, дрейфующих в синих водах из разорванной плоти и пепла костей. Судьба не церемонилась с ним. Он знал это. Чувствовал, как палец опасно лежит на курке, а не вдоль ствола. Спуск оказался мягким. Невозможно было заметить то мгновение, разделившее реальность для всех на "до" и "после", а для него лишь на "до", обреченный более не обладать своим "после", оставляя память мокрых соленых дорожек, стекающих не тающим воском по щекам тех, кто его так любил. Таких было много, но он все равно считал себя одинокой шхуной в бесконечном океане. Думал, что способен лишь на жертвы и быть жертвой. Жил в этой иллюзии, постепенно подходя к пропасти, где шаг вперед - шаг необратимый и безвозвратный.
Стоун, пожалуй, даже искал этого финала, постоянно сталкиваясь с оскалом жизни, где судьба вечно норовила разорвать ему глотку, но ангелы-спасители из Мунго успевали наложить свои исцеляющие чары на его разорванное тело. Все понимали, что бессмертие Кайсана - смешной миф, которому рано или поздно, но снизойдет опровержение. Фокус будет раскрыт. Кролика не было в шляпе.
Забини всегда казалось, что если кто-то и убьет Стоуна, то это будет кто-то из них двоих. Они давно начали эту гонку, а в финале неожиданно появился еще один участник, забравший победу. Отвратительно, подло.
Забини умеет держать под контролем все. Вот только собственные чувства, когда они выползают из хитина искусственной оболочки, обращаясь в живые вспышки эмоций, он не понимает, не знает что с ними делать.
Он был в гневе, с прискорбной беспомощностью осознавая, что позволил забрать то, что всегда принадлежало ему. Это чувство впервые поглощало его, сделав еще более жестоким, строгим и требовательным к себе... Однажды Дезмонд уже прочувствовал на себе изумление рокировки, когда Кай обиделся за горностая в клетке, устав закрывать глаза на лояльность Забини. Аврор то считал, что перед ним чаша, которая никогда не наполнится. Страшная наивность для наследника Альянса.
Стоун должен был погибнуть. Погибнуть с тупой никому не нужной посмертной наградой, где аврорат, отдавая часть и благодаря за отвагу и самопожертвование во имя высшей цели, пустит в небосвод искры... или что еще они там делают? Забини не пришел, прекрасно зная, что незаменимых нет, а отдел правопорядка привык хоронить верных псов, скидывая тела в братскую могилу. Ему не хотелось знать, что станет с ним, если и он как последний кретин обратиться в падаль на одном из заданий. Хренова семья, как будто вы не знали, что происходит там со свежим мясом?
При жизни Дезмонд не узнает о прощальным рандеву с авроратом, а после будет уже не важно.
Прежде казалось, что один не сможет жить спокойно, пока жив другой. На деле же оказалось иначе. Проклятая пустота обесцветила Лондон.

Дезмонд смотрел на Лию. Та смотрела в ответ, ожидая, что Забини щелчком пальцев решит все проблемы. Аврор полуприкрыл веки, пытаясь представить какого это положиться на кого-то расслабляясь, не забивая голову и ожидая, что чужой ум выведет логику последовательностей. Мог ли Дезмонд когда-то позволить себе такую роскошь? Разве что в младенчестве.
Забини не укорял Купер. Положиться и довериться - лучший из возможных сейчас выборов. Верный - может и не единственный верный - выбор.
Забини медленно кивнул словам Амелии.
- Я не хочу, чтобы ты стала приманкой, - осторожно поправил аврор, выразительно взглянув, - но так нужно.
Дезмонд пытливо взглянул, впрочем, не отражая особого ожидания во взгляде, оставляя штиль равнодушие принятия любого ответа. Но на деле аврор знал, что Лия согласиться, она уже вкусила плод соблазнительного доверия. Он ощущал едва ли не биение ее сердца в сонной артерии, проворно гоняющей кровь по венам.
Нужно ли ей подставляться? Неизвестный может проследить логику действий и понять, что на него ведут охоту. Но с другой стороны... затягивать - не лучший вариант.
- Мне нужно подумать, - Дезмонд монотонно постучал пальцами по столешнице, - завтра встретимся и я скажу как действовать. Ты же не будешь делать глупостей?
Забини улыбнулся.

Следующий день Дезмонд провёл в раздумьях, рассуждая, как же поступить лучше. Не было верных и не верных решений, как он привык считать. Ровно как не существовало четкого понятия о добре и зле. Чёрное с белым перетекало нейтральным градиентном серой палитры, и вот эта середина и существовала; как дождливы простуженный Лондон, как сталь предрассветных сумерек, как пепел истлевших углей. Не было четкого черного и четкого белого, но были решения, за последствия которых ты сможешь заплатить и не сможешь. Забини, взвешивая объективность на станинных весах, в чьих жилах сочился опыт и советы старших поколений; скрупулезно взвешивал зерна деталей, высчитывая каждый грамм вероятных неприятностей. Он был методичен и не спешен в принятиях решений, а потому если и излагал вердикт, то уверенный и состоявшийся, как фолиант, успешно прошедший критику придирчивых знатоков.
Ему нужно было совершенно точно решить намерения и предугадать тактику поведения, чтобы чётко расставить пунктир намеченного на карте пути. На кону стояла не только его жизнь и его безопасность, где в случае отклонения от курса он мог разработать экстренный план или запасной (если будет угодно). Он отвечал также и за Купер. И смысл был не в какой-то геройской браваде, которую вдруг решили включить неясные чувства ответственности, повышая децибелы до максимума, но и в том, что потерпи он фиаско, у него будет много проблем. Очень много. Во-первых, его обвинят в самоуправстве, во-вторых, в смерти или травме девчонки, в-третьих, конечно же не забудут добавить о том, что чистокровные волшебники склонны к ярой философии чистой крови, а это почти расизм и тотальное неуважение к коллегам... Поттер и так с первого стажерского дня недоверчиво косится на наследника древнего рода. Чертово чутьё ветерана. Он был, конечно, прав, но об этом не обязательно кому-то знать. Забини не хотел лишний раз подставляться. У него четкая цель. Наладить связь и сблизиться с  Гарри Поттером, быть ответственным и образцовым аврором и вообще эталоном идеале. К этому Дезмонд и шёл. На пути, к сожалению, всегда встречался Стоун. Но теперь нет. Может ли Дезмонд сказать, что это его печалит? Задумываться об этом - все равно, что впускать паразита в свои вены, который раковой опухолью расползался по телу, как лишай цивилизации по планете. Кайсан стал своеобразным табу, которое изредка, но нарушалось.

На крыше было свежо. Ветер здесь был куда сильнее и в ветреную погоду бы точно снёс пару волшебников, как пожухшие прошлогодние листья, а потому Забини предусмотрительно взмахнул терновой палочкой, сжатой в пятерне длинных фаланг, создавая незримый купол не только поглощающий их голоса, чтобы нечаянный слушатель не стал невольным свидетелем той информации, которую положенно знать лишь им двоим, но и защищающий от ветра и прочих капризов непогоды.
Небо клонило оттенки к закату. Небосвод зажигался пудовым румянцем, а на западе в немых криках тонуло солнце за рябыми крышами частых построек, отбрасывая последнее золото лучей, в отчаянной надежде ухватиться за осколки уходящего дня. На востоке сгущались тучи, неся в кудрявых чревах дождевую воду и изредка грубовато ворча и клокоча в синеватых нотах.
Пока Забини нерасторопными шагами измерял длину коридоров Мунго, направляясь к указанно палате, расположение которой ясно дала понять сама Лия, в одной руке он сжимая бечёвку, которой очень хитро была переплетена коробка из позолоченного крафта с эмблемой пекарни, в которой они с сестрой в глубоком детстве любили до тошноты объедаться пирожными, а другая - таилась в кармане, в привычной паранойе сжимая терновую палочку.
Привет от матери.
Забини подозревал, что это даже не её рук дело. Скорее всего, узнав о состоянии сына, она просто попросила домовика передать ему что-нибудь. И совсем забыла о том, что её мальчик уже давно вырос, став мужчиной, аврором и наследником не только рода, но и семейных идеологий. Пирожные были едва ли не насмешкой, которую Забини пришлось благополучно проглотить из огромнейшего уважение к семье, а значит и к матери. Аппетита правда не было есть все эти дизайнерские кондитерские шедевры от мсье Моро.
Усевшись на крыше, Дезмонд свесил предплечья с согнутых колен, в задумчивости рассматривая небо, а на деле взвешивая последние дозы принятого решения. У него было слишком мало времени, чтобы побороть все сомнения и непреклонным движением ледника привести в действие свой план, хотя бы облачая его в слова.
- Это тебе, - протянул Забини. Это не было что-то из ряда "не хочу выбрасывать, поэтому отдам ей", эти кондитерские изделия были удивительные по вкусу, ровно как и впечатляли внешним видом. Если бы он захотел сделать Амелии приятно (а он, как выяснилось, хотел), то обязательно бы взял пирожные, которые таили в себе вкус детства и пряность ностальгии. - предупреждаю: я не принимаю "нет" от дам, - Дезмонд улыбнулся, протянув коробочку Амелии.

Меланхоличная осень вносила смуту в душе, когда последние лучи уходящего дня пульсировали проскальзывая в щели между постройками. Свет поглощали прожорливые тени, расползаясь по дворам. Они облизывали брусчатку, скользили через резные калитки, заползали в коробки бездомных котов, где те мирно сопели, прячась от слез непогоды. Тени крадучись ползли меж парадных, заглядывая в двери и серым полотном накрывали солнечный мир шлейфом сумерек. Шелест голубиных крыльев отмерял часы до заката, которым в одно коротко мгновение суждено уплывать в минуты, а после - в секунды, за которыми следует таинственная полуулыбка ночи.
Забини не двигался, краем глаз наблюдая за обрывками облаков, которые пылали красками уходящего солнца, и чувствовал себя приросшим к Мунго существом, не способным подняться выше его крыш, муравьем, вокруг которого жирной линией очертили круг, создавая иллюзию границ. Хотелось выпить и покурить, пусть последним Забини не увлекался.
Дезмонд перевел взгляд к Амелии. Забини не знал какой она выглядела до всего, что с ней случилось. Но сейчас на продолжала таять, становясь тенью прошлой себя. И без того маленькое хрупкое тело напоминало иссыхающее древо под знойными лучами. Аврор не знал, чем может помочь в данную минуту. Сейчас, пожалуй, ничем. Вряд ли пирожные сотрут потемневшие круги под глазами и острые скулы с черт лица, о которые, казалось, можно порезаться. Единственное, чем Дезмонд мог помочь - это довести дело до конца. И довести его так, чтобы оно увенчалось их успехом. Их победой. Он подавил вздох. Путь так долог и тернист, а он уже запутался в паранойи, которая только и делала, что душила рацио.
Расщеп заживал слишком быстро, даже при том, что Забини не пил настойки, смывал бадьян и прочие целебные примочки. Тело само лечило себя, не позволяя задерживаться в Мунго слишком долго. Если бы в Забини были хотя бы ростки мазохизма, он бы, пожалуй, самолично мог нанести себе незначительные раны ради дела. Но Дезмонд был породистым садистом, даже не способным представить, чтобы вредить себе. Это казалось чем-то невразумительным... со шлейфом подозрительного презрения.

Забини невольно улыбнулся словам Купер. Впервые за долгие часы хмурого раздумья, оставившего на лице аврора серый налет бледности. Он внимательно взглянул на Амелию. Раз язвит - не все потеряно. Неожиданно Дезмонд понял, что скучает по сестре. Слишком долго ее не видел. Работа, долг, борьба... поставили между ними стену, на преодоление которой нет времени тратить силы и ресурсы. Они виделись все реже и чаще из деловых идей, связанных с нуждами Альянса двадцати восьми семей. Его это не заботило, пока в его паучьи пальцы не попалась очередная пташка, оставляя неравнодушное смятение. У него было мало теплых чувств и в ледяных арктических водах его было легко отличить, выудив на поверхность. Забини выпивал эти чувства из океана души, пока в нем вновь не оставался лишь холод темного шлейфа, который зеркальной призмой отражался в его льдистом взгляде.
- Хочешь послушать подробности моей интимной жизни? - вкрадчиво произнес Забини, упираясь рукой рядом с собой и чуть склоняясь к Лии. Он опрокинул голову на бок, лукаво сощурив нижние веки и насмешливо ухмыльнувшись.
- Она? - скривился Забини, отрицательно помотав головой, сдерживая улыбку, чтобы казаться серьезнее. - Я уверен, что эта миссис - или мисс? - фригидная, - аврор фыркнул, осуждающе взглянув на Купер, давая понять, что подобное задание - настоящая пытка. Дезмонд подозревал, что даже в наркотическом угаре он не найдет ничего, чтобы привлекало его в этом нелепом создании, заключенном в броне формальных правил Мунго. - Мы спорим, если ты съешь, - Забини кивнул на пирожные.
Что-то ему показывало, что ради подобного зрелища многие бы сделали куда больше, чем съели пирожные, когда совсем нет аппетита. А еще Дезмонд понимал, что не особо горит желанием побеждать. И пусть он не любил проигрывать, но весьма сомнительная та победа, где он пожалеет в итоге о содеянном больше, чем исполнив желание Купер. Ну что могла придумать такого ужасного эта девчонка? Она выглядела и вела себя мило.
- И что ты хочешь в случае победы?
Но Забини все же постарается.

Приятная призма иллюзии, под куполом которой ощущается невесомая вседозволенность свободно дышать, не встречая - и даже не задумываясь - о возможных тернистых преградах. Такая же беспечная, как детский сон, в котором нет места угнетающей серости пресного мира взрослых людей. Где не просто не знаешь, но и не догадываешься о том, что за чужой улыбкой может скрываться лицемерие прогнившего оскала; где не нужно пропускать через фильтр вежливого этикета и сухоть формальности мысли не только потому, что так предполагает взрослое общество, но и потому, что все твои намерения невинны и не скрывают за двуличной шелухой подлые мотивы; где единственной твой кошмар в темной комнате - это неизвестная пустота под кроватью, способная обратиться в клыкастый ужас, рассеивающийся с лучами рассвета...
Дезмонд никогда не помнил этого цветущего чувства покоя. Порой, на его весах жизни складывался хрупкий баланс мира, но любые колебания быстро разрушали болезненное равновесие. Забини редко давалось абстрагирование. Ведь это означало побег от реальности, где рождались прокрастинация и прочие проблемы подобного типа. Аврор любил контроль, точное время и черный цвет.
Под сердцем всегда мерила вечность секундная стрелка фамильных часов, размывающая границы прошлого и настоящего, которого в сущность никогда и не существовало. Мгновение - вот что определяет эту временную точку. Настоящее подобно вспышке молнии, на краткий миг обнажающее силуэт происходящего, который после погружается во мрак прошлого.
И если прошлое - факт, настоящее - миг, то будущее - неопределенность.
А сейчас, провожая мгновения в факты, Забини смотрел в неопределенность, которая медленно, но верно ткалась в полотно состоявшейся действительности.
На ироничный вопрос Амелии Дезмонд чуть улыбнулся, сам не понимая то ли это веселье, проступившее на губах легким налетом улыбки, то ли защитная реакция, где он просто обязан улыбнуться, сохраняя умиротворенное равнодушие тотального контроля над происходящим. Он не успел проследить линию чувств, просто улыбнувшись.
Его не задевала тему сорвавшегося брака. Вернее, не ранило его чувства, а лишь оскорбляло ощущение сломанной системы. Он с детства готовился к тому, что эта девушка станет спутницей его жизни. Он привил себе уважение к ней, научился слышать ее и ценить. А теперь все это осталось, но превратилось в бумажку фантика, который в пору смять, выбрасывая в урну. Теперь ему найдут новую невесту, к которой он вряд ли сможет относиться с терпеливым снисхождением, если вдруг она окажется недостаточно хороша. А Забини был придирчив и весьма, весьма требователен.

Дезмонд прикрыл глаза. Купол не был полностью вакуумным, а потому тихие дуновения ветра просачивались, забираясь под форму пациента, щекоча кожу, ласкали скулы и игриво перебирали волосы.
Забини задумчиво хмыкнул, повернувшись лицом к Лии. Чистокровных волшебников было легко отличить от полукровок и - что ещё проще - от маглорожленных. Они держались иначе, говорили иначе, думали иначе и это было не только видно, но и слышно. Их отличали иные покровы и совершенно иной взгляд, обращённый на мир. Дезмонду не нужно было утвердительно кивать или ронять слова согласия в вечность. Это был риторический вопрос, даже если задумано было иначе. Когда смотришь на породистого пса не возникает вопросов, а чистая ли у него кровь, существует лишь констатация.
Аврор молчаливо пожал плечами, сходясь с самим собой на том, что ему хватит тишины, чтобы ответить на все вопросы Купер.
Он не мог точно знать почему она не хотела узнать его фамилию. Но предполагал, что появившаяся в её голове информация просто разрушит образ, который она возвела в своей голове монолитным изваянием. Добавь туда "Забини" и образ изменится в лице, окрашиваясь первородной хладнокровной жестокостью, неизменно стерегущей философию чистой крови. Если кто и не слышал о Забини и о Стоуне, история которая красноречивым пятнали окрашивала стены замка, так это младшекурсники. Старшие студенты были хоть и совсем ещё юны, но не безмозглы, чтобы пропустить противостояние, которое разворачивалось в выпускных курсах. И Купер наверняка слышала о том, каким жестоким бывает Забини. Может видела последствия его действий.
Сейчас Дезмонд изменился. И пусть он не стал менее жестоким, зато обзавёлся терпением и умеренностью.
Забини удовлетворённо взглянул на Амелию, когда та воплотила в жизнь свою часть сделки. Он, как джентльмен, обязан был отплатить ей взаимностью.
- Абсолютно любое, которое бы не противоречило закону и моральным соображениям, - поправил Дезмонд, строго взглянув на Купер, давая понять, что это не предложение, а заключение. Девочка казалась с виду безобидной, но кто знает, что в итоге могло у неё произойти в её сознании? Естественно, если Забини не захочет - он ничего не станет делать. Поэтому он заранее решил обезопасить себя от уязвлённого разочарования.
- А теперь перейдём к делу, - спокойно произнёс Дезмонд. Ему нравилось сидеть на крыше, говоря ни о чем. Это навеивало привкус юности, которую Забини не очень любит за свои опрометчивые поступки, но невольно ностальгирует, как и любой другой человек, вспоминающий прошедшие годы.
Нужно было объяснить Купер как себя лучше вести и что делать при сложившихся неожиданностях. Вполне возможно, что на ходу в голову придёт импровизация решения.

Пальцы сомкнулись на керамической дуге, поднимая светлую кружку за ручку, чтобы преподнести к губам, чуть сжатым от невольного волнения. В белом цилиндре покоилась окружность черного чая. В объятиях кипятка отражались искажения брызг света от ламп под потолком. Аврор медленно наклонил кружку, задерживая взгляд на одном из пациентов; свет в чае заструился, подплывая к губам стайкой фосфорных рыбок. Горячие дыхание чая влажной дымкой коснулось лица, а после Забини поморщился, ощущая, как язык ужалила горячая жидкость. Он со стуком опустил чашку, ударив окружностью о столешницу, такую же светлую, как сама кружка и все, что заполняло унылыми тонами Мунго; чай в её чреве обиженно всколыхнулся, норовя выскользнуть за пределы своей обители, разочарованный грубостью пациента.
Аврор устало опустил веки, устремляя взгляд к центру кружки. Чай все ещё кривил рабью зеркальную поверхность, что невозможно было рассмотреть сквозь это безумие сюрреализма истинные эмоции, отразившиеся на лице. Там он мог разглядеть что угодно, словно примеряя несуществующие маски в своём арсенале. Таких искажённых личностей он ещё не удерживал в обители своих возможностей. И теперь ему мерещилось, словно вся эта рябь - он сам. Волнения, прокатившиеся по мертвым водам, где давно не гуляли ветра, изменяющие реальность. Он словно не просто заморозился, а окаменел. И что-то медленно накапливалось, образуя слой за слоем. Рождалась не ровная поверхность, а окаменевший клинок сталактита, готовый пронзать с первобытной неистовостью мягкую плоть собственной реалии.
Они должны были прийти в разное время. Он раньше, она позже. Чтобы не вызвать подозрения. Хотя, теперь Дезмонду казалось, что любой его шаг заведомо просчитал, а любое действие подозрительно. Он не знал как назвать эту болезнь, а внутренний голос напевал о чем-то жалком, что Забини ни в коем случае не хотел примерять на себя подобный образ. Он заклеймил себя другой породы созданием и существом высшего порядка. Поэтому все, кого он знал, всегда ожидали от него поступков. Тех поступков, суть которых сможет облачить в эпидерму реальности лишь он.
Нечто подобное было и в школьные годы его жизни. Все знали, что Забини талантливый зельевар. Вот только сам Дезмонд не знал этого. Но раз все так считали - пришлось им стать. Пришлось быть лучшим, чтобы, когда студентов разделяли на пары на практических заданиях, каждый из них разочарованно вздыхал, если Забини не становился их партером. В такие моменты он всегда знал, что с кем бы не свела его случайность, ему в одинаково равных степенях придётся полагаться только на себя, где игра не дуэта, а классического соло.
От него много ожидали, а он не любил разочаровывать. Не терпел эти вздохи, взгляды, в которых красноречиво тускнело неоправданное ожидание. А потому старался. Ровно, как и сейчас.
Быть лучшим - тяжкий труд.

Забини поднял взгляд. Странно, но он буквально ощутил присутствие Амелии. Как ощущается теплое дыхание весны после зимних морозов, как ощущается запах моря, пока линия цвета индиго не появилась на горизонте, как ощущается пришествие дождя, затаившегося в бесшумном дыхании поднебесья. Её тонкая, словно веточка лозы, фигура светлой тенью проплыла меж столиков. Взгляд зеленых глаз обратился к нему всего на миг, а после она прошла мимо. Забини опустил взгляд, подыгрывая.
Он не раз играл в подобного рода отношения. Он знал, но не признавался даже себе, отводя взгляд от правды. Сложнее признать, чем отрицать глупо улыбаясь.
Аворор пересилил себя, проглатывая горячий чай, который, кажется, мог прожечь не только горло, но и душу. Он не проводил взглядом Купер. Лишь прислушался к удаляющимся шагам коих был много. Одним из десятков звучала Лия.
Он терпеливо прикусил губы, подавляя желание пойти следом. Нужно было подождать. Мгновения ожидания всегда складывались в декады бесконечности. Пальцы методично постукивали по столешнице, меряя секунды.
Один. Два. Три... Семь. Двенадцать...
Забини поднялся с места, размеренным шагом направившись, в сторону выхода из кафетерия. Он уже почти свернул в коридор, ведущий к лестницам, которые почти никто не использует, предпочитая центральные, как его окликнули.
- Мистер Забини.

Она раньше не использовала оборотное зелье. Отвратительно. Заглатывать чью-то сущность, впуская в свою обитель. Целители на вкус были не лучше, чем настойка костороста. Болотная муть шкварчала в мерочном стакане-пробирке. Ее лицо задрожала под сгустками метаморфоз. Ее бы вывернуло, но рвотные позывы отдались лишь судорожными движениями в теле.

Голос молоденьких колдомедиков звенел птичьей трелью. Они все были вежливы и обходительным, еще не навидавшись ужасов работы, не устав от постоянных стрессов. Они были инициативны и всегда готовы прийти на помощь. Аврор повернулся, одарив вопросительным взглядом - Забини опустил глаза к бейджу - Эмму Вагнер. Она вежливо оповестила о том, что доктор просит пройти за ней на перевязку.
Дезмонд радушно поднял взгляд к лицу девушки, которая была готова вести за собой пациента, как поводырь слепого.
Забини улыбнулся.

Под кожей пробежала толпа сколопендр, а лицо соскабливали с черепа и вновь разглаживали. Не очень удачно... судя по ощущениям. Она накинула халат, ощущая дрожь во всем теле. Тыльная сторона ладони стерла испарины со лба. Кожа постарела, годы проели руки трещинами морщин. Ноги чужие. Чужие кости и мышцы задвигались, понеся нескладное тело по горячему следу девчонки. Она бы истекала слюной как голодная шакалиха, но в горле пересохло гнева.

Эмма быстро моргнула. А после отступила на шаг, давая понять, что ждет, что Дезмонд пойдет за ней. Аврор сжал челюсть, ощущая напряжение в скулах. Он улыбался, думая, как девчонка не кстати обнаружила его. Краем глаз он заметил медсестру, которая обычно сопровождала Купер. Она спокойным тоном что-то объясняла практикантке, которая кивала как болванчик, виновато улыбаясь.
- Мне нужно в уборную, - терпеливо отозвался Забини.

Тишина отзывалась тихим хрипом сорванного дыхания. Она быстро проскользнула мимо врачей, отводя взгляд. Сердце застучало в горле. Она закатила глаза, глубоко вдыхая, чтобы не выплюнуть кровавую мышцу, которая притаилась в клетке ребер. Руки пробивала дрожь нетерпения. Наконец-то эта чертова девчонка попалась.
Ее серая тень проскользнула мимо пациента и молоденькой практикантки. Еще мгновение и дверь в ехидным припадках скрипнула. Она оказалась на лестнице. Первый шаг вверх отдался засушенным смехом, напоминающий лихорадочный штрих простого карандаша о бумагу.

Дезмонд чуть повернул голову, скосив взгляд. Никого. Он уже хотел было развернуться, зашагав к лестнице, как Эмма вновь обратилась к нему.
- Уборная в другой стороне. Прямо по коридору и свернуть направо, - любезно пояснила она.
Забини не сдержал смешок, в котором проскользнули агрессивные ноты нарастающей тревоги. Он поморщился, переводя леденящий взгляд к...

Этой мерзавке следовало сдохнуть там. Но Гордон хотел поиграться. Конченный идиот. Она ненавидела его, но все равно любила. Может потому что была такой же дурой? Наивной идиоткой, разглядевшей в нем то, что никто не мог увидеть. Или то, чего не было. То, что она придумала сама.
Сейчас это было не важно. Важна лишь месть и пара медицинских ножниц. Ступеньки оставались за ее спиной. Одна, другая. Ахаха... Их остается все...

Меньше. Меньше времени. Меньше шансов. Дезмонд глубоко вздохнул.
- Эмма, будь хорошей девочкой и скажи, что не нашла меня, - процедил Забини. Девушка нахмурилась вопросительно взглянув. Аврор поджал губы, желая...

Разделаться с ней будет также легко, как... как... Она облизнула присохшее губы, нашаривая в кармане ножницы. Сухие пальцы сжали нержавеющую сталь, когда взгляд зацепился за тонкий силуэт.
Кровь пульсировала в ушах, глаза расширились, а зрачок сузился до атома водорода. Адреналин понесся по венам.

Забини развернулся, быстро зашагав к двери, которая открывала вход к лестнице. Он, вытянув терновую палочку из кармана, быстро зашагал по лестнице.

- Сдохни! - истошно вскрикнул чужой голос чужим ртом, когда она с размаху занесла руку, целясь в горло девчонки, которая неожиданно развернулась к ней.