Фрэнк и Алиса держат друг друга за руки и кружатся. Кружатся, хохоча, её белый сарафан похож на облако, легкая ткань приподнимается от ветра и задевает Фрэнку ноги, и ему кажется, что если он закрутит сестру ещё сильнее, она попросту взлетит, полы её сарафана подхватит ветер, и её унесёт далеко-далеко. Он думает об этом без страха, с детским неверием и наивной верой в то, что всё будет хорошо. Он никогда не расстанется с сестрой и вообще семьей, он ещё не знает о том, какие мечты захлестнут его через пару лет. Сейчас есть только желание учиться как можно лучше, чтобы семья гордилась им, а если брать ещё более узкий период, такое зыбкое "сейчас", то он хочет кружиться ещё. Они смеются в унисон, и у Алисы блестит золотистый ремешок на туфлях, а Фрэнк светится от радости весь, он хочет, чтобы это мгновение продолжалось вечно, потому что они - юны и счастливы, они беззаботны, и в воздухе разлит запах солнца и липы, и на улице в этот самый миг почти пусто, потому что это - самая жара, ну, её лондонская разновидность, и большинство обитателей Косого переулка прячется по домам, а они с Элис кружатся, хотя рубашка у Фрэнка сзади уже, кажется, промокла, но ему смешно, и панамка сестры давно сбилась с её чудесных волос, и если бы не воспоминание о родительском предостережении не ходить долго на солнце, он бы не прекращал. За себя Фрэнки не волнуется, он даже панамку-то не взял, но сестра-то... На миг соломенную голову Фрэнка посещает мысль о том, что с сестрой он становится слишком несерьёзным, словно ей не 11, и она тоже идёт в Хогвартс в этом году, а пять, и словно он не старше на год (целый-то год!), а такой же маленький. Но - разве кто-нибудь может запретить ему любить сестру и дурачиться с ней? Мальчишка знает, когда нужно остановиться, когда кончается веселье, или по крайней мере, с детской серьёзности уверен в том, что знает.
Он перехватывает сестру и тянет в тень, на ступеньки под защиту навеса одной из лавок, которые тут повсюду, быстрее, чем у обоих закружится голова, и они сидят и смеются с чего-то своего, и иногда начинают снова хохотать быстрее, чем один из них договорит фразу, потому что понимают друг друга с полуслова, потому что связь между ними крепка и сильна... Наверное. Иногда Фрэнку вдруг начинает казаться, что какая-то тень между ними всё-таки пролегла, и он пытается найти этому причину. Потому что он старше на год? Год ведь в этом возрасте кажется целой жизнью. Потому что этот год он проучился в Хогвартсе, и с сестрой виделся только на каникулах? У него есть волшебная палочка. С собой он её простодушно не взял - ведь вне Хогвартса нельзя колдовать, но лёгкая древесина, издающая смутный виноградный аромат, была преобразована в специальный магический проводник будто бы специально для него. Когда Фрэнк зашел в лавку Олливандера, чтобы выбрать свою палочку, нужная вдруг сама стала пускать искры, и выбирать её не пришлось. Достаточно необычное зрелище, и конечно же Фрэнк с гордостью поведал потом об этом сестре, и она...позавидовала ему? Впрочем, мало вероятно. Они ведь в прекрасных отношениях, вроде бы. Или может быть, дело вообще в том, что он - мальчик? Однажды, когда Фрэнк задержался, помогая отцу, по приходу он обнаружил, что Алиса веселится в компании каких-то девочек. И это было нормально, конечно, просто иногда после этого она вдруг начинала странно на него смотреть, или говорить фразы, которые могли бы его и задеть. Могли бы, но не задевали, ни одна необдуманная придирка не могла пробиться сквозь крепость любви, которую Фрэнки воздвиг вокруг своей семьи.
Они с Алисой просидели так, пока не устали, и пока в горле у них всё не пересохло. И Фрэнк первый предложил пойти в "Кабанью голову", чтобы по-тихому взять там по мороженому, не попавшись родителям, но - вот беда! - их перехватила мама, и пришлось задержаться ещё и на обед. Зато в итоге они действительно получили мороженое, а затем снова отправились на улицу, где веселились уже с другими вышедшими на послеобеденную прогулку мальчишками и девчонками, и даже не заметили, как стало темнеть. Их друзья начали расходиться, а Фрэнк и Элис по обыкновению несколько задержались, они прекрасно ощущали себя и вдвоем. Вот только... Сегодня Элис опять разговаривала с теми девочками, и хотя Фрэнк обычно не брался судить людей, кажется, они были для его сестры плохой компанией. Потому что во время разговора она опять начала задираться, когда Фрэнк, увлекшись, начал рассказывать ей что-то про квиддич и то, что когда придет время, он обязательно станет членом команды. И он настолько не ожидал, что Алиса, вместо того, чтобы разделить его чаяния, начнет с ним ругаться, что не сумел сгруппироваться - и подхватил эту ссору. Не первую за жизнь, конечно, но ему каждый раз было очень стыдно, а сейчас в запале он совсем разозлился вдруг, и дошло до того, что когда Элис первая стала успокаиваться, и предложила пойти домой, потому что вот-вот стемнеет совсем, Фрэнки отказался, и это породило ещё одну волну ссоры, и Элис сказала, что уйдёт сама. И она неохотно действительно собралась это делать, уже развернулась и медленно побрела, часто оглядываясь, впрочем, надеясь, что брат всё же передумает и догонит её, но он не догонял. Расстояние между ними увеличивалось, как вдруг Алиса заметила, что с той стороны, где небо уже совсем потемнело, к Фрэнку направляется какая-то компания "больших и жутких дядь". Она сначала замерла, напряженная, а потом развернулась и убежала - кажется, Фрэнки попал в беду, потому что эти "жуткие люди" окружили его, и до неё долетал их смех, какой-то очень нехороший. Она не сможет разобраться сама, но дома же родители, дома же папа!
Запыхавшись, Элис нашла отца на втором этаже, и взволнованная, сбивчиво описала ему то, что видела, умолчав, впрочем, про саму ссору, но попросив пойти с ним и помочь, если что.
А Фрэнк... Что же, он действительно оказался окружен. Просто компания подвыпивших (перепивших?) мужчин, которым явно было очень скучно, раз уж они пристали к ребёнку. И, наверное, гриффиндорская храбрость, граничащая с глупостью, была у него в крови, потому что он предложил этой явно нехорошей компании переключиться на кого-нибудь, кто больше соответствует их интересам, развернулся и собрался уходить - как вдруг его перехватили, схватив за ворот рубашки, и один из пьянчуг наклонился к нему, как-то очень неприятно улыбаясь и спросив "А что, если им соответствуешь именно ты, мальчик?". И вот здесь Фрэнки вдруг по-настоящему начал бояться.

Сердце Фрэнка ухает в пятки. Он действительно слышит биение собственного сердца действительно будто бы там, далеко внизу, пока практически всё тело у него немеет от ужаса, и наверняка белеет, как мел, хотя пародировать сейчас местных хогвартских приведений, ха-ха. Но куда громче и сильнее ощущается чужая ладонь, с воротника переместившаяся на затылок и обхватившая шею сзади. Она кажется Фрэнки грязной настолько, что он будто бы слышит противный скрип прилипших к ней крошек и всякого прочего мусора, который можно собрать руками со стойки с какой-нибудь забегаловки рангом пониже, чем место, которое мальчишка считает своим домом. И голос, за которым следует амбре из далеко не самого качественного алкоголя, Фрэнки широко распахнутыми от ужаса глазами видит, кажется, облачко зловонного пара, вырывающееся от схватившего его мужика - мужчиной его назвать язык бы не повернулся, тем более достойным, - хотя сейчас на дворе ещё лето. И это настолько сильно его впечатляет, что он не слышит сальных слов в свой адрес, зато видит кривые оскалы чужих собутыльников, в собственных ушах словно вата, ему словно вставили в уши пробки, и запихнули какую-нибудь тряпку в рот, потому что кричать Фрэнк не может, пытаясь вырваться молча - от ужаса потерял дар речи. Что они с ним сделают, что они с ним... Страх управляет им, берет полный контроль над телом, страх побеждает, от него некуда деться, как и от второй руки этого противного мужика, который оттягивает ему край футболки, и наконец сквозь пелену что-то доносится, хотя лучше бы не, Фрэнк разбирает сквозь своё громогласное дыхание нечто вроде "Ой, гляди, а одежонка-то на нём приличная, поаккуратнее с ней, развлечемся с мальчишкой, а её продадим", и это заставляет Фрэнка сдавленно заскулить и вцепиться в чужую руку, впиваясь в неё ногтями и с чудовищным усилием отдирая от своей одежды.
- Да отстаньте же вы! Я вам ничего не сделал! - Выкрикивает с усилием, но это вызывает только приступ пьяного смеха и смазанное, звучащее совершенно омерзительно "Сейчас сделаешь". И Фрэнки кажется, что его нормальная жизнь на этом закончена, он никогда не попадал в подобные ситуации, и он не просто в опасности, он попался людям, которые могут сделать с ним вообще всё, что угодно, а когда протрезвеют, быть может, даже не вспомнят об этом. А детский мозг, тоже парализованный ужасом, рисует самые жуткие картины о том, что он вообще не переживёт эту ночь, бьётся в висках паника... Он как-то проходил это, что-то об этом слышал. Над одним человеком сгущаются тучи, а весь остальной мир при этом продолжает жить. Главное, чтобы Алиса успела добежать домой, главное, чтобы она была в безопасности, к черту эти их ссоры, Фрэнк так любит её... Ха-ха, быть может, она даже не знает, что её брат попал в такую историю, из которой совершенно не знает, как выпутаться. И его никто не спасет, но пусть с ними хотя бы всё будет хорошо, пока он...
Другие двое как раз уже тянут к нему свои грязные лапищи, когда вдруг в варварски тихую, если не считать их смеха и его тихого скулежа, ночь вклинивается что-то ещё. Фрэнк с усилием пихает держащего его мужика, чтобы хотя бы обернуться - и замирает уже от того, что видит отца, своего папу, который пришёл, чтобы ему помочь! Этого достаточно, чтобы забыть про ощущение омерзения, пришедшее к нему вместе со страхом, а сам страх заморозить, но вообще это похоже на то, как если бы в ледяной после мытья стакан налили горячей воды, при контрасте холодного и горячего возникает что-то, похожее на пар, и Фрэнк действительно начинает вдруг чувствовать, что покрылся испариной, и неприятно липнет к телу футболка. Мгновения, в которые Фрэнки наблюдает за тем, как подчиняясь палочке и воле его отца, двое пьянчуг сшибает, словно кегли мячом для боулинга, а затем Невилл оказывается близко, растягиваются в вечность. Мужик, держащий его за шею и теперь - за запястье, выпускает ни сразу, Фрэнки сам, дернувшись, выскальзывает в последний миг, давая отцу простор для удара, и словно во сне, не ощущая почвы под ногами, делает шаг в сторону, не зная, что ему хочется растереть сильнее - запястье или шею, или просто разрыдаться, о, Мерлин. Но плакать будет неправильно, так делают только совсем маленькие, а Фрэнк в этом году идет аж на второй курс в Хогвартс, он уже большой, он... Он успевает увидеть, и запомнить, наверное, на всю жизнь, то выражение, которое мелькнуло на лице Невилла, когда он толкнул в стену того мерзкого мужика, он видел всё, наверное, больше, чем хотел бы. Да к чёрту, он вообще не хотел бы попадать в подобную ситуацию по собственной воле! Это - кара за то, что не был достаточно терпим с родной сестрой, да? Он смотрит на окровавленное лицо того мужика, которого не может назвать уже хотя бы "дяденькой", и в этот миг внутри Фрэнка что-то переворачивается, и оттаявший от медленно начинающего уходить страха разум, когда уходят и эти пьянчуги, глухо матерясь, и от их ругани у Фрэнки словно бы уши вянут, начинает работать быстро-быстро, с оглушающей скоростью, вертятся внутри шестеренки, и на какое-то мгновение мальчишке кажется, что он сейчас потеряет сознание, на глаза уже на миг опускается тьма, но он не успевает даже обмякнуть - моргает только, и смотрит уже на совсем родное, не искривленное злобой лицо родного отца, на уровне его собственного, обеспокоенное настолько, что ему становится жутко стыдно, и поэтому, хотя Фрэнки раскрывает рот, чтобы успокоить отца, вместо ответа он вдруг начинает рыдать, обхватывая Невилла руками за шею, и тыкаясь носом куда-то ему в плечо. Как там называется этот маггловский процесс, конденсация? Луи Уизли давал ему почитать как-то одну заумную маггловскую книжонку. Но вообще сейчас это не имеет значение - куда важнее то, что Фрэнки проиграл себе по всем фронтам, он рыдает, как девчонка, как бывшая очень напуганной девчонка, и не может остановиться, и вместо слов, хотя он пытается, кажется, целых несколько минут вырывается только сдавленное мычание. Но всё-таки Фрэнки, всхлипывая в последний раз особенно тяжко, выпрямляется, вытирая лицо рукой - не той, за которую его недавно хватали, и несколько раз кивает:
- Да-да, папочка, ничего, они просто меня трогали за одежду, схватили за футболку, и тот, которого ты ударил, держал меня за шею и руку... Они сказали, что у меня хорошие вещи, они хотели...Пап, они хотели сделать со мной что-то плохое, и продать мою футболку... - Пока он говорит, давит слезы снова, и закрывает себе ладонью рот, а затем закрывает глаза, с шумом втягивая в себя воздух через нос - зловоние алкоголя почти исчезло, выветрилось, а от Невилла пахнет домом, от Невилла идёт чувство защищенности. Этого хватает, чтобы собраться, и Фрэнк просто проводит рукой выше, трет глаза, пытаясь смахнуть с ресниц застывшие на них слёзы, но кажется, это не получается сделать потому, что они продолжают течь, горячие и солёные. - Я так испугался, пап... Я думаю, я понял выражение "сердце в пятки ушло от страха"... - Кривит губы, силясь улыбнуться, но ничего не выходит, и их уголки снова опускаются вниз. - Пап, это из-за Алисы. Я не должен был с ней ругаться. Она глупая и маленькая, но я должен это понимать, она же моя сестра. Мы просто поругались, и я поступил, о, я поступил, как кретин. - Он говорит весьма сбивчиво, говорит что-то ещё, потому что сейчас лучше говорить, а не то он заплачет опять. Лучше говорить, чем забивать себе голову мыслями о том, что отец ведь наверняка убьёт за него, а у тех людей, которые его схватили, мог кто-то быть, возможно даже, собственные дети, и как они тогда обращаются с ними, если так повели себя с ним... Что они вообще собирались с ним сделать?! Но Фрэнку кажется, ему лучше об этом не знать. Так что он только прижимается к отцу, наслаждаясь этой возможностью с такой жадностью, что, кажется, вообще ничего в мире не способно сейчас заставить его отлипнуть от Невилла, от ощущения покоя и безопасности. Ничего, кроме... - Пошли домой, пап. Пожалуйста, идём скорее домой, мама и Алиса переживают.