Ей казалось, что это плохая идея.

Взмах ресниц и пара глаз, искрящихся небесной лазурью, обратились в потустороннюю гладь озерной поверхности зеркала, в глубине которого отражался стажер, еще слишком наивный для пессимизма, слишком амбициозный для тусклой усталости во взгляде и, конечно же, слишком неуверенный, только и думающий о том, как не допустить ошибку, как оказаться лучше всех, как заставить заметить себя среди толпы голодных до лучших должностей детишек.
Анн-Мари улыбнулась сама себе, тщетно пытаясь подбодрить. В коллекции ее личных ужимок не нашлась ни одна правдоподобная, все казались вульгарными в своей прозаичной фальшивости. У нее не очень получалось лгать. Может от того, что она сама не приветствовала подобный стиль общения, выстроенный на хрупком фундаменте чужой подозрительности. И чем жирнее ложь, тем быстрее страх подпиливает опоры.
Андерсон медленно и непреклонно, словно движение ледника, опустила взгляд к бейджу, на котором красовалось имя. Имя совсем ей не принадлежавшее. Она его не украла, а одолжила. По просьбе одной неуклюжей особы, вечно находящий оправдание на свою некомпетентность и безответственность. Казалось, что Анн-Мари переживает за Шерон Марлоу (как гласили буквы над сердцем) больше, чем эта кареглазая бунтарка. Впервые, когда Эн и Шер познакомились, то новая знакомая оказалась весьма ветреной в своих предпочтениях и жутко переменчивой в желаниях. В Мунго ее отправили родители. Марлоу было совсем беспомощна перед их повелительным жестом судьбы.
"Если не будешь целителем - поедешь к прабабке в Шотландию стричь розовых овец", - уныло констатировала Шерон. Андерсон не знала, как реагировать и решила посмеяться. И только после поняла, что старшие Марлоу были весьма серьезны настроены по этому поводу. Только из-за этого Анн-Мари решила нацепить бейдж подруги, притворяясь в ее отсутствие. Шер первые должна была попасть на эту стажировку, наставник ее не знал, а потому, как пыталась себя уверить Андерсон, ничего плохого не должно было случиться.

Целый день она пыталась не высовываться, едва ли подавая признаки жизни. Это было вполне в стили Шерон и уменьшало вероятность того, что Анн-Мари скажет какую-нибудь глупость или вовсе потерпит сокрушительный провал. Пару раз она не отзывалась на свое временное имя, а потому ее обвинили в глухоте и пригрозили срочным осмотром у местного лора, и в дополнение ко всему с неудовольствием поставили галочки в загадочной тетради, что-то ворча о несобранности и о рассеянности. В общем, такая критика вполне подходила Марлоу, но достаточно глубоко оскорбляла саму Андерсон. И ведь никому не скажешь, что большая часть сосредоточенности уходит на то, чтобы контролировать слова и действия.

Порой день бежит, словно весенний ручей. Сегодня он застыл, густея тягучей смолистой массой, а в итоге и вовсе превратился в каучук. Андерсон уже несколько раз успела разозлиться на свою безотказность, успела себя пожалеть и прикинула, что попросит взамен за свои муки. Она зевнула, в задумчивости опираясь предплечьем о стойку в приемной, пытаясь спрятаться от переменчивого, как погода в сердце океана, настроение наставника... а после вздрогнула, обращая внимание, как и обратили все, в сторону входа: неожиданно умиротворенное жужжание тишины, сотканной из тихих разговоров и скрипа пера о пергамент, разорвал нелестный шум. Мужчина, словно осиный рой, в мгновение образовался в приемной; голова его была спрятана в пасти мотоциклетного шлема, рука в неестественной безжизненности висела... Анн-Мари тут же зажмурилась, глубоко вдыхая сквозь стиснутые зубы. К таким сюрпризам она не была готова. Да и кто будет? Андерсон медленно, словно ее тело парализовало, развернулась, чтобы раствориться в толпе, оставляя несчастного в надежные руки профессионалов, но вот на горизонте появился разгневанный наставник, во взгляде которого плескалась лава из извергающегося Везувия, и Андерсон решила, что подавить ужас перед раненным будет куда проще, чем унять безумную дрожь перед целителем, пылающим праведным гневом. Она и так натерпелась нелестностей, а потому первая мысль, мелькнувшая в голове показалась ей лучшей.
Анн-Мари быстро развернулась, избегая взгляда наставника, а после быстрым шагом направилась к пациенту, пока остальные пребывали в замешательстве, пытаясь изобразить высшей степени доброжелательную участливость, чтобы доктор Браун наконец-то перестал вести себя, как последний мудак.
- ...Что? - спустя секундное замешательство переспросила Анн-Мари, ощущая нарастающую панику, смешанную с пульсирующим раздражением, - не могли бы вы повторить? Из-за шлема ничего не слышно, - мужчина покачнулся, и Андерсон вцепилась в его куртку, скорее по инерции, не понимая для чего: то ли пытаясь удержать от падения, то ли не желая, чтобы это падение произошло на нее.

Не зря ей с самого начала казалось, что это плохая идея. Все это.

Наконец-то целители подбежали, спасая ситуацию. А дальше все, как вакууме. Суета, в ритм которой Анн-Мари еще не сумела вклиниться. Какие-то крики, сквозь которые не извергается паника, а диктуется слаженная работа на повышенных тонах. Случай обязывает.
Андерсон потрясли за плечи, пытаясь узнать что случилось, и та повторила что-то про черную мамбу, провожая взглядом каталку.

Вот в такие моменты Анн-Мари сомневалась, что выбрала верный путь. Вернее... ей казалось, что выбранный путь будет сопровождаться чередой плат, величина которых будет с каждым разом будет все расти и расти, в итоге превращаясь в непосильную ношу. Придется брать у судьбы кредит, который Андерсон вряд ли отдаст. Она словно испуганный зверь, пытающийся перейти быструю реку в брод, но об острый наст распарывающая мышцы ног, разбавляя весенние воды солоноватым железным привкусом алых ошибок.
Анн-Мари все еще сжимала пальцы, ощущая фантомные касания кожаных покровов куртки мужчины. Фаланги онемели от напряжение. Мысли сводило судорогой, они выбивались из стройного ряда плывущего каравана, превращаясь в хаотичный запутанный клубок пряжи; в бешеном вальсе танцевали, переплетаясь и пульсировали сине-красными пятнами, словно Анн-Мари только что взглянула на солнце.

Она любила свою работу, любила помогать и любила быть нужной и важной. А еще любила быть в центре событий, слишком долго прозябая свою жизнь в темнице из собственной плоти. Но в такие моменты, когда она была не способна оперировать знаниями из-за отсутствия опыта и нужной информации, Андерсон ощущала себя беспомощной и совершенно неуместной. В груди зияла сосущая пустота, холодящая нутро. Она колоссальным грузом давила на нее, делая крайне несчастной.
В такие минуты - часы или дни - хотелось все бросить, и пойти в стюардессы, как советовала ее крестная.
Самое отстойное чувство, раковой опухолью, расползающееся от сердца, порабощающее сознание и тело, оставляя наедине с отвратительной беспомощностью. Еще хуже, когда, пытаясь помочь, Анн-Мари ошибалась. Тогда вообще больше не хотелось брать на себя ответственность.
Андерсон имела злую привычку утрировать и преувеличивать масштабы проблемы, из-за чего слишком переживала даже из-за незначительной мелочи, подходя ко всем вопросом с удвоенное концентрацией. Не любила терпеть фиаско и неодобрительные взгляды на себе. И в тоже время, когда все случалось и казалось не таким уж клыкастым, она с облегчением выдыхала, как всегда замечая, что волновалась слишком много, а на деле все было куда проще, чем рисовало ее воспаленное воображение.
Преувеличивало ли ее сознание сейчас?
Она была стажером с чужим именем, в чужой среде обитания и с совершенным желанием в глазах проснуться от этого кошмара, воцарившегося в Мунго из-за одного странного человека, разорвавшего в клочья нерасторопную обыденность. Как часто происходят подобные инциденты и как целители Мунго еще не поседели от нервов? Андерсон уже чувствовала, как тревога подступает к горлу. Ей хотелось смыть с сознания это липкое смятение, совершенно не понимая, как целители Мунго сквозь потрясение способны отбрасывать все чуждое и посвящать всего себя в минуты стресса только лишь пациенту и его нуждам. Высшей степени великолепно уметь преодолеть страх, запирая его под замок и облачаться в покровы сосредоточенной рациональности.

Андерсон ожила, когда в приемной воцарилась тишина. Ее окрикнули, призывая не стоять без дела, а делать то, для чего она сюда пришла. Анн-Мари побежала за группой, а после незаметно свернула в сторону уборной. Ей казалось, что царящее вокруг напряжение задавит ее. Холодная вода обожгла лицо, приводя в чувства и смывая с кожи искажение растерянности. Она сосредоточенно нахмурилась. Подобного рода проблемы не были ее специальностью. Да и вряд ли она могла чем-то помочь. Пожалуй, ей стоит наблюдать и подать необходимое по лаконичным просьбам целителей. С этим она справиться. Андерсон глубоко вздохнула, с вызовом взглянув сначала на себя, а после опуская взгляд к бейджику. Шерон бы не растерялась.

Тяжело было наблюдать. Какого же врачам? Они должны действовать быстро, слаженно, правильно, когда от каждого принятого решения и действия в прямом смысле зависела жизнь человека. Чтобы получить антидот нужен яд змеи, которая укусила. Андерсон поджала губы, изредка отзываясь и делая то, о чем ее попросят. В основном ей досталась участь беспомощного наблюдателя.
Когда все закончилось и состояние стабилизировалось, Анн-Мари оставили один на один с пациентом, чтобы та могла сообщить о изменениях состояния, если те вдруг случатся.
Подняв глаза к мистеру Кроссу, когда доктор благополучно покинул палату, она невольно задержалась  на чертах лица мужчины чуть дольше, чем сама рассчитывала: сначала обратила нескромный взгляд на темные ресницы, обрамляющие карие глаза, после - скользнула по линии скул, мимолетно прикусив губы... а заметив, что мистер Кросс смотрит на нее, быстро отвернула голову в самоосуждении хмурясь, неуютно поджимая губы и закатывая глаза, желая быстро выйти из палаты.
- Достаточно, - надеясь, что ее внимательный взгляд остался незамеченным, ответила Андерсон первое, что пришло в голову, стараясь сделать голос сухим и формальным. - Для того, кто потерял сознание прямо в приемной, Вы задаете слишком много вопросов, - ухмыльнулась Анн-Мари, а после отдернула себя, возвращаю строгое выражение лица. Она какое-то время постояла на месте, а после опомнившись, налила воды и протянула стакан пациенту.

Анн-Мари выразительно приподняла брови, уставившись на мужчину, ответившего на ее фразу, выбивающуюся из речевого модуля профессионального характера. Прозвучало весьма дразняще и достаточно провоцировано.
И что это было?
Андерсон проглотила волнение вместе со смущением. Это наказание за вольность слов или за обман с рокировкой стажеров? И если со своими сверстниками она могла себя вести надменно, задавив парой высокомерных фраз, то перед взрослым мужчиной она была полостью разоружена. Словно пришла играть в шахматы, а оппонент начал раздавать карты. Не хотелось остаться в дураках. Показаться дурой...
Она поджала губы, пытаясь улыбнуться, толком не зная стоит ли продолжить парировать? Но очевидно, что все это смущало только ее, так что не было смысла пилить ветку, на которой сидишь. Одновременно хотелось ответить, чтобы не отдавать этот раунд мистеру Кроссу, но с другой стороны Анн-Мари боялась сказать глупость, которая бы только усугубила положение. Лучше промолчать. Так она точно выглядит умнее. А ведь этот человек совершенно точно видит в ней едва оперившегося птенца, с истошными криками и открытым ртом, порхающего за наставниками по коридорам Мунго.
Наблюдая за тем, как мужчина выпивает воду, Андерсон задумчиво хмыкнула. Он и в больничной одежде выглядел весьма привлекательно. Девушка стиснула зубы, скривившись в ответ на собственные мысли. У нее была такая привычка, как и у большинства девушек, засматриваться на парней, в голове уже выстраивая линию тактики: как повернуться, как улыбнуться, чтобы выглядеть привлекательнее, что сказать...
Так типично возвести картины как у них случайно завяжется интересный разговор, где она, несомненно, будет в космических масштабах полна загадок. Покрутить прядь волос, похлопать ресницами. Это вообще работает с парнями постарше? Не будет выглядеть глупо? А если бы ее пытался соблазнить, скажем... парень курса четвертого? Смешно и уныло, а главное - абсурдно. Андерсон ненадолго прикрыла глазаЮ пытаясь развеять нахлынувшие мысли. Ей просто необходимо было ему понравиться. Во-первых, это инстинкт охотницы, а во-вторых, он чертовски хорош, в-третьих, он стал жертвой случая, а она выступает в роли одного из спасителей, должно же быть чувство благодарности?

- Ммм... да, - задумчиво протянула Анн-Мари, поправляя бейдж, - сегодня я Шерон Марлоу, - - прозвучало как шутка и одновременно нет. Завтра она снимет это имя, снова превратившись в Анн-Мари, отправляясь в отделение по проклятьям. А этот человек останется тут, встречая новую Марлоу. Настоящую. О этого становилось досадно. - ... и вещи скоро доставят в палату.

Андерсон помялась на месте, чуть склоняя голову и заправляя прядь волос за ухо, совершенно не зная, как следует поступить дальше. Целитель сказал ей наблюдать за пациентом. И как долго ей наблюдать? И что это конкретно значило? Ей стоит сесть напротив и пристально таращиться на него или можно уйти, а через прийти и спросить "ну как ты тут"?
- Я знаю, что такое светофоры, - неожиданно возмутилась Андерсон, полагая, что ее держат за полную идиотку, а после вспомнила, что большинство магов - особенно чистокровные - даже не вдаются в подробности магловской структуры. - Я из магловской семьи, - уже тише пояснила она, стоило бы извиниться, но в девичьей голове взыграла какая-то упрямая стервозность, скорее всего в противовес смущению. Раз мужчина так сильно понравился, не пора ли на него начать злиться?
Странная логика. Женская логика.
Андерсон достала из кармана больничного халата небольшой блокнот с ручкой.
- А вы на всех падаете, кто вас радушно встречает? - фыркнула Анн-Мари не отрывая взгляд от листов бумаги, записывая в блокнот напоминание о шлеме и мотоцикле, чтобы после уточнить у соответствующего персонала. Она надавливала на ручку чуть сильнее, чем стоило бы, вспоминая слова сказанные ранее.
"Не смущайтесь, вы молодо выглядите," - передразнила она в мыслях, на мгновение оскорбленно закатив глаза, посчитав, что ее приняли за ребенка.
Пряча блокнот в карман, Андерсон подняла взгляд, заметив, как мистер Кросс тяжело опустился на подушку, явно пытаясь перебороть отголоски боли. Анн-Мари сразу же забыла про свои эгоистичные порывы, где ей вдруг взбрело в голову капризничать. Она быстро подошла, беспокойно наливая в стакан воды, - вам плохо, мистер Кросс, мне позвать целителя? - взволнованно поинтересовалась Андерсон, не заметив, как стакан наполнился до краев и вода облизала пальцы. Дернувшись, Анн-Мари не удержала стакан, выскальзывающий из руки и случайно выплеснула его содержимое на пациента.
Она в немом ошеломлении приоткрыла рот, не мигая уставившись на мужчину, все еще держа в одной руке пустой стакан, а в другой - графин. Конфуз ситуации зашкаливал, хотелось провалиться сквозь пол.
Можно было много чего сделать: извиниться, еще раз извиниться, тут же отправиться за сменной одеждой... все что угодно. Но Анн-Мари не успела подавить смешок, который в полной тишине прозвучал слишком издевательски.
- Ой...

Андерсон быстро моргнула, проглатывая конфуз, смешанный с подступающим смехом. То ли истеричным, то ли комичным. Девушка задержала дыхание, словно бы, если не проявлять признаков жизни, то Анн-Мари растворится или станет невидимой, а последствия действий не застанут ее с поличным на месте преступления.
Она застыла, побледнев так, что теперь ее кожа напоминала то ли алебастр, то ли гипсовое изваяние для художников; лишь пара голубых глаз, медленно, словно солнечный закат, опустились, провожая одну из капель, стремительно скатывающуюся по щеке, и теряющуюся в небритости на подбородке; взгляд лавировал ниже, спускаясь к промокшей одежде, прилипшей к груди, сквозь которую просвечивалась смуглая кожа... Опомнившись, Анн-Мари неловко прокашлялась, ощутив, как на скулах появляется предательский румянец смущения, а в груди ехидно ерзает чувство стыда. Она зажмурилась, поджимая губы и жалобно хмурясь, мечтая лишь о том чтобы обернуть время вспять, быть внимательнее, наливая воду в стакан, не подбегать к мистеру Кроссу, когда он подобно шторму вдруг материализовался в приемной, не соглашаться заменить Марлоу!.. Череда или цепочка домино, в результате которой ей приходится краснеть за свою неловкость. Чертов эффект бабочки.
- Я испугалась за вас, - взволнованно воскликнула Андерсон в свое оправдание, глубоко вздыхая, еле удерживаясь от желания выбежать из палаты. Мужчина недавно чуть ли не погиб от да какой-то гибридной змеи, а она ему устраивает дополнительный стресс. С одной стороны, в миг когда он дразнил Андерсон, ей хотелось выкинуть нечто подобное, но девушка надеялась, что все ее подлые мысли не посмеют обрести оболочку из плоти и крови, вернее... из воды. Обычно в голове проигрываются кадры тех дел, которые бы хотелось натворить с горча, а в итоге все заканчивается тем, что ты мило улыбаешься, подавая стакан воды. В этот раз все было не так. Как и этот день. Это какая-то ошибка. Как и ее пребывание в этом отделении. И Анн-Мари даже знала кого винить.
Шерон...
Андерсон тут же разжала пальцы, отпуская стакан и графин, когда их забрали, отдергивая руки так, словно это был окровавленный нож, которым она только что зарезала человека. Она нутром чувствовала, что смотрела на мужчину перед собой взглядом покорной лани, тщетно пытаясь отыскать в его взгляде, в нотах и тембре голоса снисхождение и доказательство того, что на нее не будут сердиться. Подобное чувство ей совершенно не нравилось, а потому она пыталась взять себя в руки и перестать выглядеть так виновато. В конце концов вода - не серная кислота.
Анн-Мари скривилась на обращение, совершенно не считая, что неожиданные водные процедуры оправдывают подобное.
- Марлоу, - терпеливо поправила, напоминая, Анн-Мари, чуть ли не выдав свою фамилию, вместо той, которая была нужна, - и может быть мне высушить одежду? - поинтересовалась она, доставая палочку из боярышника, в древесине которой клокотала огненная натура пера феникса. - А то пока я буду ходить, вы будете тут мокрый... - Андерсон не договорила, с изумлением наблюдая, как мужчина начинает пить из графина. Изящные манеры. И чего он тогда возмущался?
Как только Анн-Мари решила подойти, чтобы помочь приподняться, ее тут же избавили от этого. Она оскорбленно сощурилась, поджимая губы. Да, может подавать стакан воды - не ее профиль, но тут-то что она могла сделать не так? Сломать руку? Девушка скрестила руки на груди, наблюдая за тем, каким долгим бывает такой банальный процесс, как изменение положение тела из горизонтального в вертикальное.
Когда Кросс сел, оповестив об успехе и улыбнувшись, Андерсон расслабляясь, невольно улыбнулась в ответ. Все-таки невозможно было отрицать харизму, очаровывающую даже сквозь дрожащие миазмы шипящего раздражения. Андерсон подошла ближе, все же протягивая левую руку, свободную от палочки, ладонью верх.
- Вы что-то говорили про копилку занимательных историй, - примирительно произнесла Анн-Мари, вопросительно склоняя голову на бок. - Вы работаете с магической фауной? - предположила Андерсон, опираясь на случай с укусом.

Это был второй этаж Мунго. Отдел ранения от живых существ. Андерсон же тянуло на три этажа выше - на пятый, где на атомы разбирали недуги от заклятий, расплетая их, возвращая к фундаментальной основе, откуда в итоге вытягивали паразитный фрагмент, который и делал заклинания такими опасными. Это напоминало полотно квантовой механики, где царит порядок иного плана, вплетаясь в понятия высшего порядка. Казалось бы... такие крошечные частицы, но именно они являются злостными манипуляторами, поражающими позитивные волны заклинания, обращающие его, например, в проклятье. Препарировать заклятье нужно со скрупулезной осторожностью нейрохирурга, ведь любое неверное действие способно спровоцировать цепную реакцию, приводящую к аналогу ядерного распада в ядрах умирающих звезд. Нужно задержать дыхание, проделывая ответственную работу, подобно тому, как Уиллард Уиган создавал верблюжий караван в угольном ушке между ударами сердца. Думая о том, что когда-нибудь она превратиться в уважаемого целителя, способного излечить от любого заклятья и избавить от любого проклятья всех нуждающихся, Андерсон чувствовала себя самым счастливым человеком на свете, захлебываясь от восхищения. Именно эти мысли, эти амбиции превращались в силу тяги, двигающую вперед.
Моргнув и фокусируясь на словах мужчины, Андерсон заметно изменилась в лице: в потемневших глазах застыл седой налет инея, она невольно сжала палочку, нахмурившись в незримой угрозе. С одной стороны ему не было резона разоблачать ее публично, но с другой стороны Анн-Мари облила его водой... Стоило ли сейчас изменить модель поведения, обращаясь в услужливого стажера Мунго? С другой стороны Андерсон не терпела раболепства, лести и лжи не только со своей стороны, но и презирала с чужой.
- Спасибо, - девушка с облегчением выдохнула, опуская взгляд. Ее так быстро раскрыли, что ей было неловко не только перед Кроссом, но и перед Шерон, которая рассчитывала на актерский талант и убедительность подруги, которые, кажется, были переоценены. Или все же это день не тот? Нужно было почитать гороскоп...
Андерсон подняла взгляд, в омутах которого читалась оттепель, словно на застывшие озера пролилось золото весеннего тепла. Кончики губ чуть дрогнули в благодарной улыбке, приподнимаясь вверх. Она приоткрыла рот, подумав представиться, но после чуть нахмурилась, решив, что это лишнее. Вдруг мистер Кросс бы невольно ошибся, назвав ее настоящим именем, что привело бы к еще одной череде фатальных последствий. Анн-Мари сомкнула губы, а после сосредоточенно хмыкнула, анализируя и переваривая слова. От чего-то Андерсон казалось, что Кросс уже слишком умело играет роль знатока, просто очень сильно желая то ли из вредности, то ли еще для чего получить новую сорочку. Сама же Энн была уверена, что бытовое заклинание, направленное непосредственно на ткань, не должно спровоцировать цепочку реакции на организм, но решила не спорить, понимая, что легче сходить за необходимым, чем раздражать человека, который и так достаточно натерпелся. Андерсон в задумчивости закатила глаза, хмуро прикусывая нижнюю губу и стуча по ней кончиком палочки, пытаясь понять у кого искать одежду мистера Кросса. Хотя, в общем, это вроде как не было ее заботой. Она опустила взгляд на мужчину. Стоило ли ему говорить, что немного терпения и все будет? Анн-Мари снова промолчала, пытаясь отвести взгляд, понимая, что слишком неприлично так жадно рассматривать человека. Но она ничего не могла с собой поделать, готовая широко улыбаться, вплетая пальцы в волосы, сжимая фаланги, чтобы подавить желание снова взглянуть.
Когда Кросс с явным сомнением взглянул на поданную руку, Андерсон тихо посмеялась, в игривым вызовом сощурив нижние веки, медленным волнообразным движением подвигав пальцами, словно подзывая.
Ладонь мистера Кросса оказалось теплой и на ощупь грубоватой, что в совокупности составляло синоним приятной мужественности. Анн-Мари довольно улыбнулась. Если лето она любила за то, что парни гуляли без футболок, демонстрируя подтянутый торс, заставляя ее с подругами томно вздыхать, то Мунго начинало обретать тоже достаточно интересные палитры. Шерон бы тоже не отказалось полюбоваться...
Когда Кросс покачнулся, Анн-Мари невольно напряглась, пряча палочку в карман и, раскрыв ладонь, выставила ее вперед, как будто та могла служить надежной опорой. А после приподняла бровь, вопросительно взглянув на пациента.
- Скажу, чтобы вам занесли обед.

Андерсон заинтересованным взглядом проводила Кросса к подоконнику, восхищенно закивав на его слова об археологии, а после удивленно приподняла, брови, когда услышала о том, что Кросс также из магловской семьи. Андерсон чаще встречала полукровок и чистокровных. А такое невольное родство рождало приятное понимание. Что же касалось открытия мира магии, то для нее он был рукой помощи, протянутой утопающему. Он не удивил ее, он спас ее. Анн-Мари невольно погладила предплечье. Она изредка ощущала эти фантомные боли. С годами реже, но все еще слышался треск тонкой кожи, напоминающей папиросную бумагу. Вечные раны, кровь, незаживающие рубцы, прозрачные лейкоцитарные слезы истерзанной кожи. Каждое мгновение тех лет - словно год в чистилище. Андерсон если и вспоминала их, то лишь для того, чтобы не забывать, что нужно ценить то, что имеешь, особенно когда ты имеешь так много. И здоровое тело - великое сокровище. Еще одна причина - главная причина - почему Андерсон станет целителем.
Девушка тяжело взглянула в сторону, поежившись и согласно кивая. Мужчина поворачивает голову, обращая к ней взгляд и она, ощущая это, поднимает глаза в ответ. Анн-Мари замирает, с восхищением наблюдает за тем с какой горячей страстью он рассказывает о деле своей жизни. Андерсон улыбается, совершенно точно понимая его чувства, видя в них отражении своих желаний. Когда-нибудь, добившись успеха, она также расскажет кому-нибудь о том, как это грандиозно, как это удивительно заниматься тем, что вселяет в душу подобный шквал эмоций. Андерсон ощутила, как сердце забилось быстрее, от всколыхнувшихся чувств, а после вопросительно поморщилась, качнув головой.
- Если бы вы меньше болтали - она была бы уже у вас, - заулыбалась Анн-Мари, ретируясь к выходу.

Покинув кабинет, она довольно спустилась в отдел обслуживания, чтобы попросить сменную одежду для пациента, которого он курировала. Не найдя никого на месте, девушка задумчиво взяла первую попавшуюся из стопки чистых сорочек и вновь направилась на второй этаж.
Перед тем, как зайти, она постучала из формальных правил этикета.
- Пожалуйста, - продемонстрировав сложенную сорочку, она положила ее на тумбочку.

Оставив сорочку на тумбочке, девушка попятилась, отходя подальше, сцепив пальцы за спиной, переплетая их в замок. Она обвела взглядом палаты. Они все, как один, были инкубаторскими плодами стерильных оттенков серого и белого. Анн-Мари любила серый цвет. Темно-серый. Но подобные палитры вскоре начинали казаться скучными. Серый был хорош лишь в тандеме, где его задача была подчеркивать достоинства другого цвета, которые бы не играли оттенками не будь рядом противовеса нейтральных тонов.
Андерсон повернула голову, заметив зеркало, а после с удовольствием краем глаз заглянула в его гладь, наблюдая свое отражение. Уже давно не странно не видеть бинтов на шее, торчащих из под одежды; не чувствовать, как повязки сползают при движении, но хуже - чувствовать, как то ли лопается, то ли рвется кожа, окрашивая светлую ткань, такую же светлую, как палаты пациентов, праздничными рождественскими пятнами алой крови, а рядом миссис Шепард с такими же красными губами, напоминающими открытую рану, пульсирующую гранатовыми искрами. Крестная с красными ногтями, больше схожий с окровавленными когтями. И материнские глаза, в чьих белках виднелись капилляры, если она снова не смогла удержать чувств. Они тоже были красными. В итоге Анн-Мари так устала от красного, что начала испытывать неясное раздражение, за которым следовали неприятные воспоминания, о которых Андерсон всеми силами хотела забыть, чтобы благополучно считать, что все эти годы были не с ней, но и одновременно помнить, чтобы радоваться, что настоящее время она проживает так, как ей угодно.
Без красного.

Андерсон медленно оторвала взгляд от зеркала, переводя к тумбочке, на которой покоилась одежда, а после подняла глаз, с некоторым изумлением заметив на себе взгляд пациента, словно она была единственной точкой фокусировки. Под таким взглядом хотелось либо таить, как мороженное под прямыми лучами знойного солнца, либо... что там было второе? Оно, очевидно, растворилось вместе с попытками Андерсон как-то исправить ситуацию. Не то, чтобы она была против приватных танцев с раздеванием, но наблюдать подобное в стажерскую (еще и не свою) смену - весьма экстравагантно.
Анн-Мари взволнованно нахмурилась, в какой-то момент решив, что над ней шутят. Не станет же он?.. Она застыла, не веря, словно пытаясь убежать от реальности, но все же наблюдая как первый бантик одежды развязывается. Пожалуй, поздно уже было бежать, закрывать глаза или просить остановиться. Или нет? Андерсон мужественно проглотила смущение, когда руки мужчины потянулись к последней завязке. Она чуть нахмурилась, повторяя про себя, как мантру, что врач - существо бесполое, в тщетно попытке подавить шумный вздох. Ей и в голову не приходило, что в любой момент мог появиться целитель и черт знает, как тогда ему объяснить сложившуюся ситуацию. В любой интерпретации она звучала настолько плохо, что едва ли там можно было выудить годное оправдание.
"Я вылила на мистера Кросса стакан воды, потому что его мучила жажда, а потом засмотрелась на себя в зеркало и забыла уйти, чтобы дать переодеться" - звучало, как смертный приговор.
Андерсон проводила взглядом сорочку, сиротливо устроившуюся на полу в ногах Кросса, а после боролась с дилеммой, суть которой заключалась в том, стоит ли поднимать взгляд? Пока рассуждения осиным роем разрывали сознание, впутывая туда все оттенки смущения и желание ударить себя ладонью по лбу во всем известном жесте осознания... К счастью, Анн-Мари удержалась от желания.
- Андерсон, - сдаваясь, произнесла она, поморщившись от интонаций, с которыми была произнесена фамилия подруги. Звучало, как издевательство. Впрочем, подобная иллюзия невольно входила в тенденцию.
- Может фасон такой?.. - поджимая губы, Анн-Мари задумчиво склонила голову, а после скрестила руки, подпирая тыльной стороной ладони подбородок в придирчивом взгляде. - Летний.
Ей отчаянно не хотелось признавать, что она снова ошиблась. Ну кто ж виноват, что местных рабочих не было на посту и ей пришлось самостоятельно добывать сорочку. Где там на них вообще размеры указаны и какой размер у мистера Кросса? Андерсон мысленно пожала плечами, вынося вердикт "невиновна".
- Я не посыльная сова, - терпеливо процедила она. - А выписку вы получите, если результаты обследования будут отрицательными. Которые, - Андерсон сощурилась, - вы пройдете.