- Чакки, блять!
Филин встрепенулся, сбрасывая капли растаявшего снега прямо на своего подошедшего хозяина. Письмо в его клюве заметно промокло, сегодня снегопад бушевал особенно сильно. Крис даже боялся, что Чак может заблудиться в буре, но все равно послал его к бабушке с дедом, прицепив поздравительную открытку. Заранее Крис никогда не предупреждал, и только сегодня, уже будучи дома у Кэндис, решил оповестить их о том, что рождественскую ночь он проведет не дома. Элизабет точно была против, для этого не нужно было даже читать их ответ. Ее жалкие попытки заставить внука встретиться с его матерью, терпели неудачи одна за другой. Гойл избегал ее всеми способами, а когда Ранкорн пригласила его к себе, сразу же согласился. Теперь оставалась надежда лишь на то, что бабуля не решит наделать  семейных фотографий, которые расставит по дому или Кристофер точно съедет оттуда в ближайшее время. Он давно забыл лицо Кассандры и больше никогда не хотел бы вспоминать.
Филин куснул его за палец, когда он выдергивал письмо из клюва. Вообще, он это делал практически постоянно, потому что у Чака был скотский характер, Гойл купил его по дешевке в каком-то маленьком магазине, и он уже тогда был головной болью. Дед постоянно твердил эту магловскую фразу о том, что каков хозяин, таков и питомец, подтрунивая над Крисом, и в итоге уже сам Крис осознал насколько сильно это похоже на правду. А осознал примерно в тот момент, когда первый раз получил по роже за свой длинный язык.
Филина винить было не в чем, и охлаждая свой кровоточащий палец в снегу, Гойл открыл дверь в гостиную дома, запуская питомца, который сразу запорхнул на верхушку здоровенного шкафа и там же заснул. Дом у Ранкорнов был на загляденье. Яркие украшения, рождественские огни, большая елка, омела, носки над камином, а с кухни доносились аппетитные запахи фаршированной индейки и апельсинового пирога. При родителях гриффиндорки, Гойл старался вести себя максимально прилично, пытаясь произвести на них хорошее впечатление. Но, как ему казалось, это весьма сложно, хотя бы учитывая его происхождение: отца-психа, гулящую мать. Крис был уверен, что о об этом знают все, но только рядом с Кэнди чувствовал за них вину. И даже сейчас, смотря на улыбающуюся ему Амелию, Гойлу казалось, будто в ее глазах заметно осуждение или даже неприязнь. А может он просто становился параноиком.
Улыбнувшись в ответ, Крис быстро взобрался по лестнице и зашел в комнату к Кэндис, падая рядом с ней на кровать. Белый конверт слегка испачкался кровью, и чтобы Ранкорн вдруг не начала панику, он как можно скорее вытащил его содержимое и откинул конверт в сторону.
- Чак укусил меня слегка, не парься, - он развернул письмо и начал быстро бегать глазами по строчкам. - Кассандра, ну конечно же. Они опять позвали ее на праздничный ужин. Ее, ее нового ебаря и их дитятко, - Гойл усмехнулся, скомкал бумажку и кинул ее прямо в урну, переворачиваясь в сторону девушки. - Ладно, пиздюк ни в чем не виноват, но Кассандру нахуй.

- Да брось, - он потянулся к плечу Кэндис, но поймал один только воздух, Ранкорн уже слезла с постели искать пластырь в прикроватном столике. Гойл потупил взгляд, надеясь, что Кэнди не заметит его ложь. Разумеется, он отчаянно нуждался в ее заботе, хотел, чтобы она заклеила этот чертов кровоточащий палец, чтобы он мог почувствовать прикосновение ее рук и запомнить этот момент на всю жизнь, как он собирался запомнить каждый прошедший и каждый последующий. Время шло слишком стремительно, не щадя никого. До того, как  Александра стала магозоологом, она работала в магловской больнице и видела, как время не дает детям проститься со своими родителями, женам с мужьями, сестрам с братьями. Крис начал ощущать этот ход слишком давно. Он сто раз проигрывал в голове свои последние школьные минуты, которые обязательно проведет на астрономической башне, смотря на гаснущие лучи заходящего солнца и наверняка успокаивая рыдающую Кэндис. А затем он не видил ничего, ни светлого будущего, ни стажировки в каком-нибудь классном месте вроде аврората. Он до сих пор не решил кем хочет стать и чем хочет заниматься, а единственное о чем переживал, только бы она не выкинула его из своей жизни. Крис готов сидеть в этой френдзоне до конца своих дней, но быть рядом, хотя бы как друг, наблюдать за ее победами и поражениями, а в самые тяжелые моменты иметь возможность к ней прикоснуться. Эта влюбленность уничтожала его изнутри, он готов был мучить себя и раздирать душу в клочья, смотря как Ранкорн целует другой парень, жених, муж, как бегают по ее дому розовощекие дети, а сам любуясь этим издалека, не собирая создать что-то подобное без девушки, которая нужна ему больше всего на свете, иначе эта семья будет ничем не отличаться от той, что у него была сейчас. И что он мог дать Кэнди, кроме этой семьи, кроме их дрянных традиций, печальных историй, гадких взаимоотношений и собственной неопределенности? Амбиции Ранкорн могли горы свернуть, родители устроить на любую работу, а дом дать крышу, под которой всегда ждут. Он не вписывался в ее сладкую, красивую жизнь и мог надеяться лишь на сострадание.
- Если ты так паришься из-за моего пальца, прикинь, как я парюсь, когда ты носишься по полю, - Крис улыбнулся, сильнее пригладил пластырь и закинул руки за голову. На квиддич у него вообще никогда не стоял. Матчи гриффиндора были единственными, которые он посещал по собственному желанию - ясно по какой причине - на все остальные игры нужно было ходить добровольно-принудительно, из-за чего Гойл только сильнее ненавидел этот спорт, а затем и на метле перестал летать, хотя держался в ней всегда вполне неплохо. Зная любовь Кэнди к неприятностям, он всегда жутко нервничал, сидя на трибунах, но, благо, девушка не собиралась связывать сваю дальнейшую судьба с квиддичем. Хоть в этом Кристофер мог быть спокоен.
- Я знаю, ты права. Я просто рад, что я здесь с тобой, а не там с ними, - он приподнял голову с подушки, посмотрел на Ранкорн. Она притворялась, причем так фальшиво, за время их дружбы он читал ее как открытую книгу. Резкие движения руками, натянутая улыбка и попытки уместиться на своей подушке, выглядели как внутренний зов отчаяния, и Гойл не мог понять, он ли ее чем-то расстроил, или она опять поругалась с родителями.
- Полежим, - на этот раз Кэнди не успела от него увернуться, Гойл привстал, мягко схватил ее за руку  и повалил на себя, заодно закидывая под голову подушку, на которой сидела гриффиндорка.
- У тебя все хорошо? Ты же любишь Рождество, почему тебе грустно?

Бесполезность возможного спора зашкаливала, Гойл только закатил глаза, а мысленно посетовал, что никакая медицина не спасет Ранкорн, если бладжер снесет ей голову, или она упадет с большой высоты не на песчаное поле, а прямиком на асфальт, где оставит после себя кровавое месиво. Игроки в квиддич в принципе не представляли себе подобных картин, считая, что все возможные травмы они уже вынесли, отлежав свою вахту в школьном больничном крыле, но на самом деле еще понятия не имели как оно летается там, за стенами замка, когда одно малейшее ранение может сгубить не только твою карьеру, но и всю оставшуюся жизнь.
Гриффиндорцы не шарили в самосохранении, львятам лишь бы показать свой самоуверенный нрав, блеснуть храбростью и восторгаться хреновой кучей поощрений. Орлы тоже не из скромных, излишне гордые, занудные, но хотя бы анализирующие свои поступки. Едва ли можно было сказать такое же о студентах других факультетов, хотя может у Криса все же есть доля патриотизма к своим, и он считает их чуточку лучше других, но факты говорили сами за себя, несмотря на то, что он по уши влюблен в гриффиндорку, друзей среди львов у него толком и нет. А эта гриффиндорка особенное исключение, пусть в голове ее гуляет ветер глупости, особой факультетской черты, делает она эти глупости только потому, что хочет попробовать всё, потому, что она живая, настоящая и искренняя, олицетворяющая ту внутренность Гойла, которая уже давно умерла, и если мог ее кто-то реанимировать хотя бы на мгновение, то только она. И как бы глупо это не звучало, он не успел побывать ни ребенком, ни подростком, и ничего не мог поделать с тем, что так уж сложилось, его надежды на хоть какое-то счастье зависят от Ранкорн. Слишком драматично, излишне романтично, но лучшее, что есть и было в его жизни. Если бы он мог вернуться в прошлое и что-то изменить, то оставил бы все как есть, как происходило сейчас в эту самую минуту.
Он гладил рукой ее мягкие волосы и глядел в потолок ее уютной спальни. Кэндис был важен комфорт, Гойл уверенно думал, что для своей комнаты она самолично выбирала даже это гребаное  потолочное покрытие, которое отлично сочеталось со всей остальной обстановкой, и в которое было бы даже жалко плевать. А как чертовски тепло становилось от того, что она просто лежит на его груди и практически не шевелится, а через какое-то время возможно громко засопит, поддавшись усталости. Крис бы сам уже лег, так и не дождавшись наступления Рождества, ему не хотелось даже отвечать на вопросы Ранкорн, абсолютно схожие с его собственными, от которых все внутри сжималось и не собиралось отпускать до самого последнего школьного дня. Что он должен ей ответить? Ему тоже страшно.
- Может и не последнее, - он опустил руку на ее талию и зацепился пальцами за свитер, будто боясь, что Кэндис может свалиться с кровати. - Это от нас зависит. Вдруг я сейчас напортачу, и ты меня больше не пригласишь никогда? Крис, который украл Рождество - он хрипло засмеялся. Магловские фильмы были ебанутые, однако с зеленого чудилы Гойл долго ржал, а дед потом все праздники повторял, что персонажа явно с внучка списывали. Возможно, Крис хотел бы испортить пару праздников, но чем старше он становился, тем сильнее ему казалось, что праздники плохи именно тем, что они приходят и собирают вместе людей, которые максимально ненавидят друг друга. Это и есть высшее зло, все не так радужно, как было в этих фильмах.
- Ну, ты пойдешь на стажировку в аврорат, станешь великой и опасной волшебницей. А я останусь лежать здесь, в твоей кровати, и наблюдать за твоими свершениями. Постараюсь не прокурить тебе простыни.